Но что это? Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь здания, словно не решаясь войти. Представитель частного капитала слышал шум подъехавшей машины и даже, как мне показалось, на мгновение глянул в мою сторону, прежде чем отвернуться.

Я вышел из машины, подошел ближе, и мне открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.

Дверь частного предприятия была высажена, она так и стояла с отжатым ригелем замка; окна разбиты. Внутри злоумышленники разбросали, затоптали, побили все, что попалось им под руку.

— Надо вызвать милицию. — Я тронул Согомоныча за плечо.

— Нет, — он отвел глаза. — У нас так не Делается. Нужно сделать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на меня. — Жаль только, чтоя не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…

Это был еще один мой заложник, попавший в беду. Расположение ко мне навлекло несчастье на его заведение.

Я отошел к машине. Постоял, прежде чем сесть за руль.

Вокруг сплошным беспределом тянулся одноэтажный Самстрой — поставщик самой опасной уголовной преступности, организованной вокруг браконьерских СемейиЛодок. Честолюбивые юноши, взлелеянные крестными отцами Берега, уже освоили свой путь, пока одряхлевшие вожди наверху награждали друг друга, а придворная номенклатура делила дачи, квартиры, пайки, пристраивала детей за границей.

"Новыми успехами встретим…" — было выведено на розоватом выгоревшем полотнище, соединявшем городской роддом с домом для престарелых. Продолжение не читалось, но мысль была ясна. "Успехов много, хотя старых для встречи чего-то там пока недостаточно…

Я закрывал "Ниву", когда к обкому подкатила черная служебная "Волга". Из нее вышел человек в прокурорской форме. Я узнал Фурмана.

— Привет, Игорь! — Мы вместе вошли в здание. Поднялись по лестнице. Фурман вел себя так, словно между нами ничего не произошло. — Хочешь новость? В этом доме пока никто не знает. Ты — первый… Бураков повесился. В следственном изоляторе.

Я поразился:

— У нас в следственном изоляторе? Чего они…

— Не у нас, слава Аллаху! В следственном изоляторе КГБ…

— А туда-то он как попал? — удивился я. — Как шпион?

— Да нет! При поступлении у Буракова обнаружили обострившийся геморрой. Ну, и решили подлечить. Консервативно, разумеется. В нашем изоляторе условий нет, а у них и условия, и специалисты. Тебя это удивляет?

— Меня уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман. — Постепенно я пришел в себя. — У других обвиняемых, надеюсь, нет геморроя?

— Нет вроде.

Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:

— Вас приглашают…

Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлетной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.

— Присаживайся… — Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. — Что там с этим делом Умара Кулиева? спросил он. — Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола! Я по поводу телеграмм…

— Стоит! Умар Кулиев невиновен… Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.

— Мне докладывали обратное… — сказал Митрохин.

Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение.