|
И там и там выгоду ищет. Кругом чистеньким хочет быть». Он осмотрелся, но кроме тьмы кругом да еле различимого шевеления в небе ничего не увидел. Под ногами шелестела трава, попадались какие-то бревна, жерди, нагромождения из досок. А тут еще пропал под рукой заплот, и Никита Иваныч очутился совсем уж в непонятном месте. Показалось, будто впереди замаячило какое-то непонятное строение, однако через несколько шагов он уткнулся в забор из горбыля, попробовал идти вдоль него и снова оказался у заплота. Выругавшись про себя, он перелез через него и двинулся прямо. Как назло, хоть бы один огонек на всю Алейку! Трава под ногами все росла, росла и уже стала доставать пояса. Он сорвал горсть ее макушек, понюхал — полынь. Постарался вспомнить, где в поселке она растет, и тут же отмахнулся: считай, все брошенные огороды и дворы ею затянуло.
Минут через пять он встал. Дальше идти толку нет, видно, вдоль огородов пошел. Развернулся назад и усмехнулся: расскажи кому-нибудь, как в деревне своей блудил, — не поверят, скажут, спьяну можно и в избе заблудиться. Но ведь трезвый, а та банная медовуха давно вылетела. Назад по густой горькой траве почему-то он шел очень долго. И уже не попадались ни заборы, ни завалы бревен. Под ногами только жесткая полынь, а впереди тьма — вытянутой руки не видать. И вдруг ему стало страшно… Потому что, знал он, нет таких огромных пустырей в Алейке. Куда ни пойди — обязательно упрешься в улицу, в лес, в реку. Или где-то будет гореть огонек, или залает собака, закричит петух, взмыкнет корова. Кругом же было пусто. Темно, тихо и пусто. Только беззвучно шевелилось черное небо… Он побежал, раздирая густые травы. Еще год назад паханная земля почему-то гремела как бетон и отбивала подошвы. Он взмахивал руками, чтобы не упасть, хватался за траву и неожиданно ощутил, что трава уже не пахнет, что она сухая и рассыпается в пальцах, как льняная костра. Он не помнил, сколько времени бежал, и уже не искал ориентиров. В мозгу стучала единственная мысль-желание: скорее! Скорее вырваться из этого бесконечного пустыря хотя бы к тому же заплоту или поваленному плетню. А там будет легче найти что-нибудь живое. Теперь земля под ногами казалась скользкой — то ли отполированной, то ли оплавленной, и, удерживая равновесие, Никита Иваныч схватился за траву, но в руках почему-то оказалась свитая в спирали ржавая проволока. Он хотел перескочить ее, однако запутался и грузно свалился в какую-то яму. Последнее, что мелькнуло перед его глазами, был накренившийся телеграфный столб, очень похожий на крест… «Что это, война? — думал он, лежа на спине и глядя на столб с обрывками проводов. — Но почему так тихо? Почему так темно?» Он тяжело перевалился на бок и встал. Под ногами хрустнуло битое стекло, громыхнуло железо. Стенки ямы были гладкими, словно обожженный горшок. Упираясь коленями и локтями, Никита Иваныч выбрался наружу и пошел, широко расставляя ноги. Он запинался о гнутые ржавые рельсы, стукался грудью о какие-то железные бесформенные груды — то ли исковерканные машины, то ли перевернутые вагоны — падал и, не ощущая боли, брел дальше. Иногда его ноги попадали во что-то мягкое, похожее на вату или пепел, иногда ступни выворачивало на битом кирпиче или туго-натуго спутывало проволокой. Потом он вспомнил, что надо кричать. Остался же кто-нибудь живой в этом мире! — Лю-юди-и! — хрипло выкрикнул он и протяжное эхо закувыркалось между небом и землей. Ответа он не дождался, но вдруг увидел впереди очертания огромного многоэтажного дома, конусом уходящего в небо. Где-то вверху светилось единственное окошко, свет был неяркий, колышащийся, словно от лучины. Уже не удивляясь и не ощущая страха, Никита Иваныч шагнул прямо на этот диковинный дом, но в этот миг в черном небе вспыхнула ослепительная вспышка. Никита Иваныч увидел блестящую землю, на которой плясали косые синие тени от исковерканного железа, от разбитых домов и накренившихся столбов Он успел заметить и свою тень, вытянувшуюся до горизонта. |
