|
— Что он делает! Что делает, а?!» И здесь, на этой странной пашне появилась Ирина с этюдником в руках. Она деловито раскрыла свой ящик, но рисовать не стала, а, повесив его на шею как лукошко, начала доставать горстями зерно и разбрасывать его по торфу. Никита Иваныч сначала изумился, но потом закричал:
— Дура! Ну кто же здесь сеет! Что здесь вырастет-то, подумай! Ирина с Кулешовым даже не оглянулись на крик, видно, стена звука не пропускала. Кулешов пахал, Ирина сеяла… Никита Иваныч постучался еще немного и отошел. «И чего я стучусь? — неожиданно спокойно подумал он, наблюдая за пахарем. — Это ведь на болоте заповедник открыли! Потому стенкой и обнесли, чтоб никто не совался. А хитро придумали, черти! От хитро!» К тому же Ирина запела, и Никита Иваныч совсем успокоился. Он и проснулся в том блаженном состоянии. Несколько минут лежал, глядя на солнечные пятна в горнице, и слушал, как поет Ирина. Затем не спеша выбрался из-под одеяла и пошел в сенцы попить воды. Сквозь сеночное окошко проглядывался сельсоветский «газик»… Его словно ошпарили. Он выскочил на крыльцо. — Что? Кто приехал?! В летней кухне завозились, выглянула Катерина, за ней — председатель сельсовета. Никита Иваныч сбежал с крыльца и, чавкая по грязи босыми ногами, подошел к председателю. Тот поздоровался за руку и вынул из сумки пакет. — Правительственное, из Москвы. Никита Иваныч жадно хватанул воздуха, грудь расперло, почудилось, рубаха затрещала под мышками. — Правительственное и должно, — однако спокойно произнес он. — Такие дела в конюховке не решают. Он принял конверт, придирчиво осмотрел, подавляя желание тут же разорвать его и глянуть, что внутри. На конверте краснели пять сургучных печатей с четкими гербами — ну-ка, попробуй кто чужой вскрой! Даже председателю не положено! Даже участковому! Только адресату, Аникееву Никите Иванычу. Никита Иваныч, стараясь не задеть печатей, вскрыл конверт и вынул сложенный вдвое крепкий глянцевый лист. Сразу видно — бумага государственная. Красный герб, красиво тисненые буквы, размашисто-сильные подписи… Попятившись, он наугад примостился на чурке у забора и стал читать. «Уважаемый товарищ Аникеев! — он сглотнул пересохшим горлом. — Мы подробно ознакомились с содержанием Вашего письма и горячо благодарим Вас за настоящую заботу об охране нашей природы. Сообщаем Вам, что черные журавли действительно селятся и живут только на Алейском болоте. Нигде больше на территории СССР их появление не зарегистрировано. А также уведомляем, что этот редчайший у нас вид птиц занесен в Красную книгу. Летом с. г. на Алейском болоте начаты работы по его сохранению и обводнению, с целью расширения мест гнездовий, улучшения среды обитания и увеличения поголовья черного журавля. Только в этом году на строительстве ирригационной системы будет освоено 300 тыс. рублей. С уважением…» — Триста тыщ, — вслух повторил Никита Иваныч, осознавая, что ничего в письме не понял, вернее, не мог сопоставить с действительностью, а отсюда и смысл прочитанного не доходил. Катерина стояла, зажав ладошкой рот, председатель сосредоточенно кусал внутреннюю часть губы — оба смотрели настороженно. — Давай-ка вслух, — приказал дед Аникеев и подал письмо председателю. Тот осторожно, будто птицу, взял правительственную бумагу, однако прежде, чем прочитать вслух, молниеносно пробежал ее глазами. Никита Иваныч ревниво выслушал чтение и снова ничего не понял. — Ну что, поздравляю, Никита Иваныч! — громко сказал председатель и заулыбался. — Как говорят, капля камень точит. — Все ли ладно? — спросила Катерина, глядя на мужчин. |
