Фарнак от неожиданности выпустил меч из рук и обернулся. Гостья стояла в дверях спиной к свету, но он сразу узнал ее. На ней было одно из платьев Мерим, несколько широковатое в талии. Мокрые волосы она вытирала холщовой тряпкой. От нее исходили, запах мяты и хорошо ощутимое чувство угрозы.

— Подними, — приказала Бреселида. — И положи на место.

Фарнак молчал, тупо глядя на нее исподлобья. Чего он ожидал? Что гостья сейчас ударится в крик, как Шааб, когда он забьет не ту овцу? Или ударит его? Бреселида не сделала ни того ни другого. А когда он все-таки поднял меч и не слишком удачно, гораздо туже, чем вынимал, вставил в ножны, произнесла:

— Тебе такой не подойдет. Для тебя нужен раза в полтора длиннее. И гораздо тяжелее. Гораздо.

Трудно было задеть его сильнее. Есть вещи, которые не даны от рождения, и минутное прикосновение к ним существует лишь для того, чтоб напомнить: они не твои и никогда не будут твоими. Фарнаку очень захотелось ударить эту маленькую женщину. Так чтоб кровь из носа потекла прямо на новое платье. Выражение холодной ярости, на мгновение как бы проступившее сквозь лицо пастуха, живо напомнило Бреселиде точь-в-точь такое же у Делайса.

Фарнак задом попятился из конюшни, выскочил через другую дверь и бежал до тех пор, пока не оказался за проломом старой крепостной стены. Там прямо на него через кусты орешника вышло козье стадо, и пастухи долго судачили между собой, куда это, вытаращив глаза, несется Авронов парень.

В сумерках девушки собирались на краю деревни у южных ворот, где в изрытом пещерами известняковом склоне жители держали скот на продажу. Здесь, на широкой площадке перед хлевами, обычно развлекалась молодежь. Пастухи и сыновья торговцев приходили сюда подраться на палках, покрасоваться перед девушками, которые смирно сидели на крышах загонов и тихо повизгивали от испуга или хлопали в ладоши. Изредка здесь устраивались танцы, и тогда девушкам разрешалось спуститься вниз и покружиться перед парнями. Остальное время мужчины и женщины проводили врозь. Работали, ели, отдыхали отдельно, лишь на ночь, сходясь под крышей одного дома. Бреселида не понимала этого. И не старалась понять. Ей было достаточно, что Аврон и его семья относятся к ней дружелюбно.

Дебра и Мериам привели гостью на склон холма и усадили посредине между собой. В пестром платке и длинном лиловом платье с расшитым воротом, она мало чем отличалась от подруг, разве что кожа была посветлее. Парни уже собрались внизу, и на гостью никто не обратил внимания. Бросать прямые взгляды на девичий рядок здесь было не принято.

Всадницу всегда развлекали деревенские «побоища», где люди, которым боги не дали умения драться, старались показать свою силу и ловкость.

— Врежь ему! Врежь! — разорялся осанистый торгаш с короткими ногами, подбивая приятеля напасть на другого бойца, покрупнее.

— Сам врежь, — отнекивался тот. — У Левия знаешь какой удар правой!

Но Левий без приглашения втиснулся среди горячившихся парней и, подбрасывая буковую палку, предложил торгашу помериться силой. Несколько пар уже колотили друг друга. Девушки оживились, у каждой был свой боец, за которого она болела всей душой. Многие вскрикивали и даже потрясали в воздухе смуглыми кулачками. Бреселида зевнула. Способы здешнего боя не могли поразить ее воображение.

— Смотри, смотри, это Хам! — Дебра вцепилась в руку «амазонки» и отчаянно трясла, показывая пальцем на коротконогого торгаша. — Отец сговорил меня за него. На Праздник Кущ в следующем году будет свадьба. Правда, он сильный?

К этому времени шустрый торговец уже уложил Левия, который, паче чаяния, оказался слаб в коленках, и перешел к следующему противнику. Теперь это был пастух с неоправданно легкой палкой, сломать которую не представляло большого труда.