Аэростат поднялся, словно завис под облаками и начал плавно парить, то поднимаясь, то опускаясь на могучих потоках ветра. Он то летел вверх, то стремительно опускался вниз, словно его накрывал разъяренный пенистый гребень огромной волны.

В такие моменты Таррейтал чувствовал, как сердце его точно опускается в желудок. Он крепко держался за трос, боролся с подступающей тошнотой и ему отчаянно хотелось кричать во весь голос, но он сдерживался и не показывал вида.

В очередной раз свирепый поток подхватил их и вознес к небесам. Но после этого началось самое ужасное, — запасы газа заканчивались, и воздушный шар стал постепенно увядать.

Отчаянные взгляды приятелей то и дело поднимались к сморщенной оболочке. Каждое мгновение она уменьшалась в размерах, а вот корзина с экипажем, наоборот, приобретала все больший вес, становясь все тяжелее.

Юношам ничего не оставалось делать. Все, что они, пожалуй, могли предпринять для своего спасения, так это, лишь горячо помолившись Всевышнему, вверить свою жизнь всемогущим рукам Создателя.

Сил изменить что-нибудь у них не было. Им только суждено было, закрыв глаза, смиренно ждать своей участи…

Все они опустились на колени и молитвенно прижали ладони у груди.

— Во имя Отца… — шевелил мясистыми губами необычно бледный Маскей.

— Во имя Распятого Спасителя… — нервным, прерывающимся голосом вторил ему Парсонс.

— Во имя Отца… — запоздало бубнил коротышка Кипис.

И только Таррейтал ничего не мог из себя выдавить. Он смог заставить себя лишь опуститься на колени, но ни одного священного слова не сорвалось с его губ.

Воздушный шар падал уже почти отвесно. Лишь изредка потоки ветра подхватывали его и относили немного в сторону. Плетеная корзина прорезала влажную массу грозовых облаков и устремилась вниз…

— Молитесь! Молитесь, друзья мои! — прерывающимся, хриплым голосом прокричал Маскей. — Настал наш последний час!

Посиневшие от страха губы Киписа и Парсонса беззвучно шевелились, истово повторяя священные слова псалма. Измученный перелетом шут дрожал от страха, закрыв сморщенными ладонями квадратное лицо. Бедный коротышка уже не воспринимал ничего, не мог произнести ни одного слова, кроме жаркой молитвы.

Лишь Таррейтал молчал и с каменным лицом, покрытым мельчайшими каплями влаги, смотрел на своих спутников.

Сердце Таррейтала порой сжималось от отчаяния, но он не ощущал паники. Он уже представлял себе, как через мгновение воздушный шар рухнет в воду, как взметнется пенистый фонтан брызг и холодные волны поглотят их тела, но от этого он не дрожал от страха, как все остальные, а только ощущал приливы ледяной злобы.

«Почему! Почему должен погибнуть именно я! — с невероятной ненавистью ко всему окружающему постоянно вспыхивала у него в сознании мысль, не дававшая ему покоя. — Почему я должен исчезнуть с лица земли, хотя мне была обещана долгая жизнь?!»

Так не хотелось смириться с подобной участью. Но он владел собой и мысленно заставлял себя приготовиться к самому худшему.

Он считал себя сильным человеком, настоящим бойцом и не хотел принять смерть, стоя на коленях. Поэтому Вингмохавишну поднялся, выпрямился в полный рост, подошел к плетеному борту и выглянул наружу.

Внезапно в просвете между темными тучами, самым краем зрения Вингмохавишну заметил нечто необычное. За черными округлыми краями облаков, впервые за много дней, возникла другая картина, совершенно непохожая на ту, которая все это время представала перед их взглядами.