Когда-то, много лет назад, и он был обыкновенным человеком и носил имя Вингмохавишну. Он жил, как многие другие, но на его долю выпало слишком много испытаний, сломивших его. Рожденный принцем, он возжаждал обрести утраченную безграничную власть над людьми и получил ее, но дорогой, слишком дорогой ценой…

Таррейтал снова достиг потерянной власти, но за это должен был отказаться от самого себя, и был заключен в темницу собственного сознания. Время обратилось для него в мнимую величину, в некое подобие серого шара, словно вращавшегося на одном месте и все же не сдвигавшегося ни на волос.

Память Обитающего-в-Тумане уже не напоминала ему, что некогда и он был человеком, что в те давние времена жил, думал и чувствовал, как и все остальные. Никто не сказал бы теперь, глядя на зловещую фигуру повелителя болот, что когда-то и на его открытом лице отражались радость и грусть, что и его сознание наполнялось тревогами и надеждами.

Вингмохавишну и сам уже не помнил, что за свою долгую человеческую жизнь успел несколько раз полностью поменять почти все. Не однажды он менял свою внешность, свою веру и своих друзей, пока окончательно не поломал свою жизнь и не стал Хозяином Тумана. С тех пор зимой и летом бывший принц выплывал на поиски своих жертв, подчиняя их волю и навеки завладевая их рассудками.

Даже слабый, неясный свет луны и мерцание звезд, пробивавшееся сквозь плотный полог туманов, уже многие столетия раздражал его. Когда-то он прекрасно разбирался в звездных письменных и мог проводить долгие часы в своей личной обсерватории, без труда ориентируясь в сложной галактической партитуре.

Все это осталось в прошлом. На протяжении долгих лет он не мог ничего разобрать, кроме теплокровной добычи, и небесная вязь сливалась перед его невидящим взором в один мутные поток.

Очертания, форма и цвет неодушевленных предметов не имели для него никакого значения. Он ощущал только ментальные излучения, только внутренний ритм окружающей природы. Бросая беглый взгляд на кустарник или болотный кипарис, сразу представлял себе его внутреннюю жизнь, протекающую от самых корневых отростков, уходящих глубоко в землю, до листьев обдуваемой ветрами верхушки.

На бескрайних просторах Пайлуда не было ни одного дерева или куста, которое он не исследовал бы своими импульсами. Своеобразие и неповторимость внутренних ритмов каждого растения прочно сохранялось в его чудовищной памяти, и он держал их в своем распоряжении так отчетливо, словно это были слова человеческого языка.

Растительная жизнь была понятна ему, хотя и не очень интересовала. Единственное, что его по-настоящему возбуждало, что он прекрасно различал на огромных расстояниях — своеобразное телепатическое тепло, излучаемое сознанием каждого живого существа. Причем чем сложнее оказывался разум будущей жертвы, тем сильнее исходили от него импульсы, и тем очевиднее чувствовал их Обитающий-в-Тумане.

Стоило повелителю Пайлуда только покинуть свое логово, расположенное в недрах небольшого холма, сплошь усеянного побелевшими человеческими костями, и почувствовать близость людей, как его узкие ноздри, покрытые слоем плесени, начинали взволнованно раздуваться.

От внезапного волнения он порой даже не мог сразу установить, откуда исходил сильнейший телепатический импульс. Хотя тут же ловил его и больше уже не упускал.

Над болотом стояло полное безветрие. Деревья стояли недвижимы. Ни одно движение плотного воздуха не шевелило набрякшие влажные листья.

Для Обитающего-в-Тумане это ничего не значило, он прекрасно почувствовал все и так. Словно от порыва ветерка, скользящего над зеркальной гладью протоки и несущего с собой далекие ароматы, он уловил сильные ментальные сигналы, исходящие с края темной глубокой лагуны, лежащей неподалеку.

Такой лакомой добычи в его краях не встречалось уже давно! Обитающий-в-Тумане понял это сразу и уже через мгновение направил свой черный баркас к протоке.