– Вы приняли какие-нибудь меры, чтобы рассеять подобные слухи? спросил Уолтон.

– Мы готовим специальную программу в память о Фиц-Моэме, в которой сделаем пару недвусмысленных намеков на то, что он был убит гершелитами, ненавидевшими его.

– Прекрасно. И На чем вы собираетесь сделать упор?

– Мы особо играем на его излишней беспечности, на присущем ему огромном человеколюбии. А гершелитов выставляем как ультрареакционеров, которые попытаются навязать свою волю человечеству при первой же возможности, и подчеркиваем, что Фиц-Моэм всегда боролся с ними.

Телепрограмму завершат кадры, на которых вы перенимаете эстафету у этого великого человека и так далее, и тому подобное. Вы скажете краткую речь, подтверждающую в высшей степени гуманные цели, лежащие в основе деятельности ВЫНАСа.

Уолтон одобрительно заулыбался:

– Вот это мне нравится. Когда, по-вашему, я должен подготовиться?

– Это совершенно ни к чему. У нас достаточно видеохроники, где вы запечатлены, а саму речь мы можем по крохам смонтировать из обрывков фраз и даже слогов, оброненных вами здесь и там.

Уолтон нахмурился. В последнее время слишком многие из произносимых для публики речей создавали искусные видеоинженеры, которые научились расщеплять слова на отдельные фонемы, а затем перекомпоновывать их так, что получались целые фразы, произнесенные с любой требуемой составителю интонацией.

– Позвольте хотя бы проверить мое выступление прежде, чем пустите его в эфир.

– Обязательно. Трансляцией такой агитпрограммы мы сразу же заткнем глотки зарвавшимся гершелитам.

В своем кресле беспокойно заерзала Паулина Медхерст. Уолтон понял намек и вопросительно поглядел на нее.

– Видите ли, Рой, не знаю, подходящее ли сейчас для этого время и место, но я не могу не упомянуть о вашем распоряжении перевести пятерых врачей…

– Вы его получили? Вот и прекрасно, – поспешно прервал ее Уолтон. – Вы уже уведомили их об этом?

– Да. Они не выразили особого восторга.

– Предложите им, еще раз перечитать книгу Фиц-Моэма и напомните, что они всего лишь шестеренки в мощном механизме, работающем во имя спасения человечества. Мы не можем допустить, чтобы интересам дела мешали чисто личные соображения.

– Если б вы могли только объяснить, почему…

– Вы дочиста вымели из лаборатории всю мою утреннюю смену! – не в силах больше сдерживать свое недоумение, воскликнул заведующий клиникой Шаунхафт. – Хотелось бы мне знать…

Уолтон почувствовал себя как загнанный зверь.

– Послушайте, – решительно произнес он, стараясь перекрыть недовольный ропот. – Если я распорядился произвести кадровые перестановки, значит, для этого были самые веские основания. А ваше дело – обеспечить направление этих пятерых специалистов туда, куда я наметил, и немедленно подыскать новых кандидатов на их места. И вам совершенно не нужно оправдываться перед ними, как не нужно этого делать мне перед вами.

В директорском кабинете вдруг воцарилась мертвая тишина. Уолтону оставалось только надеяться, что он не перегнул палку и своей непреклонностью не вызвал подозрений.

– Вот так так! – высказалась в конце концов Сью Ллевелин. – С вами не соскучишься!

– Я уже говорил, нельзя допустить ни малейших сбоев в деятельности ВЫНАСа, – строго ответил Уолтон. – И то, что многие обращаются ко мне по имени, вовсе не означает, что я стану не столь жестким и требовательным директором, каким был Фиц-Моэм.

«Пока ООН не подберет мне преемника», – добавил он про себя.

– Если у вас больше нет вопросов, прошу вернуться в свои подразделения.