|
Тогда в доме звучали веселые голоса, а теперь воцарилась тишина; и она одна, с нею только ее спаниель note 21. Кроме того, большая часть челяди уехала на повозках, нагруженных годовым запасом остриженной шерсти, которую отец берег до того момента, когда цены на нее вздорожали. И по такому глубокому снегу они вернутся не раньше чем через неделю, а то и позже. О! Тревога, как зимние облака, давила ее сердце, и она, хотя была молода и красива, почти жалела о том, что не умерла тогда со своими братьями и не обрела наконец покой. Чтобы подбодрить себя, она отпила из кубка пряного эля, поставленного около нее слугой и накрытого салфеткой, и была рада, что он согрел и немного успокоил ее. Как раз в эту минуту отворилась дверь и вошла ее кормилица, миссис Стоуэр. Она была красавицей в расцвете лет; ее мужа и ребенка унесла лихорадка, когда ей не было еще и девятнадцати, после чего ее привезли в Холл, чтобы нянчить Сайсели ибо мать девочки была очень больна после родов. Эмлин была высокой и смуглой, свои черные сверкающие глаза она унаследовала от отца, испанца благородного происхождения; ходили слухи, что в жилах ее матери текла цыганская кровь. Во всем мире Эмлин Стоуэр любила только двоих людей: свою воспитанницу Сайсели да одного друга детства, некоего Томаса Болла, теперь брата мирянина note 22, скотника при аббатстве. Рассказывали, что в ранней юности он ухаживал за ней и она не противилась этому, но, когда трагически погибли ее родители, она, повинуясь воле опекуна, бывшего блосхолмского настоятеля, вышла замуж против своего желания; Томас же облекся в одежды брата мирянина, так как был йоменом note 23 из хорошей семьи, хотя и малообразованным. Сайсели почувствовала в поведении кормилицы нечто странное, предвещавшее беду. Та остановилась около двери, повертела задвижку, чего никогда раньше не делала, потом повернулась и, выпрямившись, встала прямо против Сайсели, как картина в раме. – Что случилось, няня? – спросила Сайсели дрожащим голосом. – Судя по твоему виду, у тебя есть новости. Эмлин Стоуэр прошла вперед, оперлась рукой о дубовый стол и ответила: – Вести недобрые, если это правда. Будь готова, моя голубка! – Скорее, Эмлин, – тяжело дыша спросила Сайсели. – Кто погиб? Кристофер? Эмлин покачала головой, и Сайсели с облегчением вздохнула, добавив: – Тогда кто же? – Ах, дорогая, ты теперь сирота. Голова девушки склонилась на грудь. Потом она подняла ее и спросила: – Кто сказал тебе? Скажи мне всю правду, или я умру. – Мой друг, – имеющий связь с аббатством; не спрашивай его имени. – Я его знаю, Эмлин. Томас Болл, – прошептала в ответ Сайсели. – Мой друг, – повторила высокая смуглая женщина, – рассказал мне, что сэр Джон Фотрел, наш господин, был убит бандой вооруженных людей и он сам убил двоих. – Из аббатства? – спросила Сайсели так же шепотом. – Кто знает? Я думаю, ими. Говорят, что стрела в его горле была как раз такой, какие они там делают. Джефри Стоукса преследовали, но он спасся бегством на каком то тотчас же отплывшем корабле. – Смерть ему за это, трусу! – воскликнула Сайсели. – Не вини его пока. Он встретил другого моего друга и просил передать: он уехал, повинуясь последней воле своего хозяина; он слишком много видел, и для него бродить в окрестностях значило идти на верную смерть; но если он будет жив, то вернется с документами из за моря, когда наступят лучшие времена. Он просит, чтобы вы в нем не сомневались. – Документы? Какие документы, Эмлин? Та пожала плечами. – Откуда мне знать? Наверное, те, которые ваш отец повез с собой в Лондон и боялся потерять. Несгораемый ящик в его комнате открыт. Теперь бедная Сайсели вспомнила, что ее отец говорил о каких то документах, которые он собирался взять с собой, и начала плакать. |
