|
А теперь, что нам дальше делать? Это тяжелый случай. Хотите ли вы укрыться в каком нибудь другом монастыре? – Нет, – ответила Сайсели, искоса взглянув на своего возлюбленного. – Тогда, что же делать? – О! Я не знаю, – сказала она и разрыдалась. – Что мне сказать вам, когда я в таком смятении и печали? У меня был единственный друг – мой отец, хотя временами он бывал груб. Однако по своему он любил меня, и я послушалась его последнего совета. – И, потеряв остатки мужества, она опустилась на стул и, схватившись за голову, стала раскачиваться из стороны в сторону. – Это неправда, – смело сказала Эмлин. – Разве я, вскормившая тебя, не друг тебе и разве отец Нектон не друг, и сэр Кристофер не друг? Уж если все вы потеряли разум, то я его сохранила, и вот мой совет! Там, на расстоянии не далее двух выстрелов из лука, есть церковь, а перед собой я вижу священника и пару, которая сойдет за жениха и невесту. И мы можем найти свидетелей и кубок вина, чтобы выпить за ваше здоровье, а после этого пусть блосхолмский аббат беснуется. Что скажете вы, сэр Кристофер? – Вы знаете, что я думаю, няня Эмлин; но что скажет Сайсели? О! Сайсели, что скажете вы? – И он наклонился над ней. Она поднялась, все еще всхлипывая, обхватила его шею руками и положила ему голову на плечо. – Я думаю, что это воля божья, – прошептала она, – и зачем сопротивляться ей мне – его рабе и вашей, Крис? – А теперь, что скажете вы, святой отец? – спросила Эмлин, указывая на молодых людей. – Что еще можно сказать? – ответил старый священник, отворачиваясь. Если вы потрудитесь прийти в церковь минут через десять, то найдете там свечу на алтаре, священника на амвоне и дьячка с открытой книгой. Большего мы не можем сделать за такое короткое время. Затем он замолк, словно ожидая ответа, но, не услышав возражений, прошел через зал и вышел в дверь. Эмлин взяла Сайсели под руку, повела ее в отведенную им комнату и там, как могла лучше, подготовила ее к свадебному торжеству. Не было красивого платья, чтобы ее нарядить, да, по правде говоря, и времени, чтобы наряжаться. Но она причесала ее красивые каштановые волосы и, открыв шкатулку с восточными драгоценностями – великой гордостью Фотрелов, самым редкостным и древними в округе, украсила ее ими. Она надела на ее высокий лоб обруч с ниспадающими с него сверкающими бриллиантами, привезенными, как рассказывала легенда, предком ее матери – Карфаксом – из Святой земли, где когда то они были личной собственностью языческой королевы, а на шею ожерелье из больших жемчужин. Для ее груди и пальцев нашлись броши и кольца, а для талии – драгоценный пояс с золотой пряжкой; а в ее уши она вдела две лучшие драгоценности: две большие розовые жемчужины, похожих на цветущий боярышник, когда он начинает вянуть. Наконец, она накинула ей на голову вуаль из диковинно сплетенных кружев и с гордостью отступила назад, чтобы взглянуть на нее. Теперь Сайсели, все время молчавшая и не сопротивлявшаяся, в первый раз заговорила: – Как они попали сюда, няня? – Твоя мать надела их, когда венчалась, и ее мать тоже, так мне говорили. И однажды я уже надевала их на тебя, когда тебя крестили, голубка! – Может быть; но как ты привезла их сюда? – Под платьем на груди. Не зная, когда мы снова вернемся домой, я привезла их, думая что когда нибудь ты выйдешь замуж и тогда они тебе пригодятся. А теперь, как это не странно, наступил час свадьбы. – Эмлин, Эмлин, я уверена, что ты заранее задумала все это, и один бог знает, чем это кончится. – Потому и бывает начало, дорогая, чтобы в предначертанное время наступил конец. – О, но каким будет этот конец? Может быть, ты надела на меня саван. По правде говоря, я чувствую себя так, будто рядом со мной смерть. |
