Поцелуй Хокану согревал, как вино, но вдруг тишину разорвал пронзительный крик.

Мара высвободилась из объятий мужа; ее улыбка отразилась в темных глазах Хокану.

– Айяки, – одновременно сообразили супруги.

В следующий момент грохот копыт скачущей галопом лошади разнесся на тропе, идущей вдоль озера.

Хокану крепче сжал плечо жены, когда оба потянулись, чтобы выглянуть из паланкина и полюбоваться на фокусы старшего сына и наследника Мары.

Угольно черный конь с развевающимися по ветру хвостом и гривой летел в просвете между деревьями. Поводья коня были украшены зелеными кисточками; расшитый жемчугом нагрудник удерживал седло, не давая ему сползти назад по длинному поджарому туловищу. Привстав в лакированных стременах, к холке коня пригнулся двенадцатилетний подросток, с шевелюрой столь же черной, как масть его скакуна.

Натянув поводья, он заставил жеребца повернуться и направил его к паланкину. Лицо мальчика, возбужденного быстрой скачкой, разгорелось; богатый, расшитый блестками короткий плащ реял за спиной подобно знамени.

– Он становится дерзким наездником, – с восхищением заметил Хокану.

– Похоже, подарок на день рождения пришелся ему по вкусу.

Сияя от удовольствия, Мара наблюдала, как мальчик управляется с норовистым созданием. Айяки был светом ее очей, его она любила больше всего в жизни.

Вороной протестующе вскидывал голову: он был горяч и рвался перейти вскачь. Еще не вполне привыкнув к виду огромных животных, доставляемых из варварского мира, Мара от страха затаила дыхание. Айяки унаследовал отцовскую необузданность, а после того, как он чудом избежал ножа убийцы, в него порой словно бес вселялся. Временами казалось, что он насмехается над смертью; пренебрегая опасностью, он как будто снова и снова доказывал самому себе, что полон жизни.

Но сегодняшний день не был отмечен подобной вспышкой отчаянного удальства, и вороного жеребца выбрали столь же за послушание, сколь и за резвость. Тяжело всхрапывая, конь уступил узде и пошел крупным шагом рядом с носильщиками паланкина, которые с трудом побороли желание отойти подальше от такого громадного зверя.

Властительница подняла глаза, чтобы бросить взгляд на сына. Айяки должен быть высоким, как оба его деда, и неукротимо храбрым, как ее первый муж… Хотя Хокану не был родным отцом Айяки, оба относились друг к другу с искренней приязнью и уважением. Таким сыном, как Айяки, гордился бы любой отец; в свои годы он уже обнаруживал незаурядный ум, который понадобится ему, когда он станет взрослым и по праву властителя Акомы вступит в Игру Совета.

– Ты, кажется, рад покрасоваться, озорник? – Хокану не упустил случая поддразнить подростка. – Наши носильщики, быть может, единственные в Империи, кому пожаловано право носить сандалии, однако если ты рассчитываешь, что мы погонимся за тобой в луга, то нам, безусловно, придется тебе отказать.

Айяки рассмеялся. Он не сводил с матери темных глаз, излучавших упоение этой прекрасной минутой.

– На самом то деле я собирался спросить Лакс'ла, нельзя ли мне устроить гонки с кем нибудь из чо джайнов. Ведь интересно же узнать – способны его воины догнать кавалерию варваров или нет?

– Если дело дойдет до сражения, то да, хотя сейчас, благодарение богам, мы с Мидкемией не воюем, – ответил Хокану чуть более серьезным тоном. – Но ты уж, будь добр, последи за своими манерами и не задень ненароком достоинство военачальника Лакс'ла, когда надумаешь о чем либо его спросить.