Она смотрела в его просветлевшее лицо и видела, насколько ему дорого все, что связывает их. В серых глазах плескалась нежность, а чуть обветренные губы вдруг тронула легкая улыбка:

– Я очень тебя люблю, Маринка…

Вместо ответа она дотянулась до его губ и поцеловала, чувствуя вкус сигареты. Марина уже не представляла себе жизни без этого человека, без его заботы и помощи, без его любви…

Бес в дорогом строгом костюме мерил шагами кабинет в своем загородном доме и старался не смотреть на развалившегося в кресле Хохла. Даже эта непринужденная и откровенно хамская поза отморозка Жеки сейчас не раздражала пахана, хотя в другое время он ни за что не позволил бы подобного. Но сегодня был совсем другой случай – не до придирок.

В глубине души Григорий Андреевич Орлов по кличке Бес испытывал что-то вроде угрызений совести. Он прекрасно понимал, что сидящий перед ним человек потерял не просто хозяйку – любимую женщину, остался с маленьким пацаном на руках, причем пацан этот – его, Гриши Беса, двоюродный племянник. Но закон требовал, чтобы Жека Хохол признал тот факт, что стоять над бригадой Наковальни у него права нет. Хотя… Бес был представителем так называемой «новой формации» воров и не слишком придерживался старых законов, да и кто их помнит-то уже? Если уж смотреть по существу, Жека Хохол был наиболее реальным кандидатом на место покойной Наковальни, потому что ее отморозки привыкли к нему и не делали различий между ним и самой Мариной. Однако почему-то вдруг взбрыкнул Мишка Ворон – категорически заявил, что не потерпит за одним столом с собой беспредельщика Хохла. Не прислушаться к его мнению Бес не мог и вот теперь маялся, не зная, как начать неприятный разговор.

– Так вот…

– Да не мнись ты, Бес, – лениво протянул Хохол, прекрасно понимавший причину приглашения к пахану и его душевные томления. – Ворон против, чтобы я на место Наковальни встал? Так то не новость. И не надо мне. Заберите все. Для себя прошу только одно – не вмешивайся в мои разборки с Ревазом, дай отомстить так, как я хочу.

Бес удивленно вскинул брови, потом потер пальцем переносицу.

– А ты, значит, решил все-таки вендетту замутить?

Хохол в ответ спокойно кивнул:

– А то! Я не могу спустить убийство Наковальни просто так. Я знаю, что менты искать не будут, они рады-радешеньки, что ее нет больше, а у меня сердце ноет – она в земле, а эта тварь в кабаках зависает. Не будет такого, я сказал!

Огромные ручищи сжались в кулаки, и Бес даже поежился – представил, как такая кувалда опустится на чью-то голову и что будет потом… Перед ним встала дилемма – разрешить Хохлу резать ревазовских значило дать добро на волну беспредела и крови, что явно не оценят милицейские начальники. А запретить – и Хохол попрет в открытую, поднимет всю бригаду и наплюет на чьи-то там принципы и желания. А именно – на Мишку Ворона и на него, Беса. И это уже совсем плохо. Выбора не было…

– Но ты потом точно не станешь претендовать на бригаду? – подозрительно уточнил Бес, и Хохол расхохотался, оскалив волчьи зубы:

– Ка-ак ты этого боишься, Бес! Не очкуй, я сделаю свое дело и свалю из города насовсем.

– Куда?

– А поеду… куда глаза глядят, – хохотнул Женька, закуривая.