Н проводил его до машины. Среди охранников был и тот крупный парень, который когда-то встретил Н на пороге особняка Матвея Исааковича. Теперь он был в пиджаке, но пистолеты были при нем, этого не скроешь.

— Я вот что подумал, — сказал Матвей Исаакович, держась за открытую дверцу машины, — может быть, для креста взять ливанский кедр? Я бы послал самолет; ребята за пару дней обернутся…

Матвей Исаакович не стал объяснять, мол, не исключено, что крест Господень был сбит именно из тамошнего кедра. Оно и так понятно. В этом приближении к преданию был определенный смысл. И даже красота. Красота решения. Но под чертежом, в сноске, было написано: дуб. Все должно быть так, как должно быть.

Н качнул головой: нет.

— Ну что ж… — После того, что произошло с ним в храме, Матвею Исааковичу все еще трудно было говорить.

XIX

Два дубовых бруса привезли на следующий день. Дерево было тяжелым. Н знал, что оно будет тяжелым, но чтобы настолько… Перекладина — куда ни шло, но столб поначалу показался Н вовсе неподъемным. Ничего, это от неожиданности, успокоил он себя; сообразил, как ухватиться сподручней, собрался — и дело пошло.

Верстак в сарае был коротковат для столба, поэтому для начала Н сбил козлы. Теперь столб нигде не провисал; казалось, что равновесие угомонило его характер. Но Н знал, что это не так. Еще предстояло найти к нему подход, чтобы жесткость столба из препятствия стала его достоинством.

У Н не было столярного опыта, всему приходилось учиться на ходу, поэтому до полудня он не продвинулся дальше подготовительных работ. Ничего, добродушно думал он, Робинзон Крузо тоже был лекарем, а не плотником и не земледельцем, а поди ж ты — как обустроил он свой мир! И я смогу. Куда спешить? Времени впереди — не меряно.

Конечно, можно было бы вызвать со стройки умельца, тогда все сразу стало бы легко и просто. Но эту мысль, едва она проклюнулась, Н тут же и похерил. Есть дела, которые нельзя передоверить никому, которые должен сделать сам. Это не написано на них — это надо чувствовать. Их надо сделать самому, потому что только они материализуют нашу жизнь, только они убеждают, что ты есть; что твоя жизнь — не фантом.

Он посидел возле открытой двери сарая. Потом даже рубанок взял в руки, но тут же отложил. Сегодня он еще не был готов приступать к работе. Не было свежести. Не было желания. Зато было — не страх, нет — но побаивание. Сегодня я еще не готов, думал Н, поглядывая на тяжелый от внутреннего напряжения столб. Мы пока врозь, поэтому он мне кажется таким неприступным. Надо дать ему войти в меня, слиться со мной — тогда и у меня не будет опаски, и он не станет упираться, примет все, как должное.

После обеда Н взял долото и молоток — и пошел в храм. Промерил квадрат с обгорелыми остатками дерева. Квадрат точно совпадал с сечением креста. Значит, если снять рубанком с каждой грани креста 7–8 миллиметров, то будет в самый раз: и крест войдет без труда, и скрепляющий раствор получит достаточно свободы, чтобы обнять комель в последнем каменеющем усилии.

Как Н и ожидал, вырубать долотом остатки прежнего креста было непросто. Обгорелый слой оказался тонким; дальше пошел цельный дуб, как понял Н — пропитанный какой-то гадостью. Долото не врезалось, а вминалось в дерево; каждая отнятая у него щепочка воспринималась, как победа.