Н почувствовал облегчение. Сам бы он ни за что не отступил, хотя его уже тошнило от этого ковыряния. Это было не упрямство и даже не смирение, — какое уж тут смирение, если в душе не осталось ничего, кроме протеста! — это была тупая бездумная инерция. И жалкие попытки самообмана. «Я строю храм…» — передразнил он себя, и с благодарностью кивнул Искендеру.

Следующее утро он посвятил заточке лезвия рубанка. Конечно, не все утро, но часа полтора — точно. Это была сталь, с которой стоило повозиться. Точильный камень был мягче ее, он только гладил. Даже уродливые полоски на лезвии — следы выщербленного грубого точила — не поддавались его воздействию. Но Н знал, что это не так, что это только впечатление. Он гладил и гладил камнем лезвие, и как-то незаметно оно уступило, расслабилось и выровнялось, а край лезвия так истончился, что уже трудно было разглядеть, где заканчивается сталь, а где уже воздух. Тогда Н взял другой точильный камень, гладкий, как полированный мрамор. Теперь он полагался уже не на глаза, а на чувство. Ему не было скучно — ведь каждое движение приближало его к совершенству. Как жаль, с улыбкой думал он, что у меня есть цель, что я готовлю эту сталь для работы с деревом. Вот если бы у меня не было практической цели и было бы много дней впереди, — как бы порезвилась, как бы порадовалась и отдохнула моя душа!

Потом он приладил лезвие в рубанок. С этим он тоже не спешил, погружал лезвие в паз буквально по долям миллиметра. Оно еще не было видно над плоскостью рубанка — но оно уже было над ним! — и в этот момент Н зафиксировал его крепежным клином.

Пора.

Вот чего не было — он ничего особенного не ждал и совершенно не волновался. Не с чего. Разве он усомнился хоть на секунду, что обстрогает этот столб? Не в этом же дело…

Рубанок легко скользнул по дубу; тончайшая, почти прозрачная стружка закипела серпантином. Н взял ее пальцами, вдруг вспомнившими былую лечебную работу. Стружка была невесома и лишена информации. Этого Н не ждал. Что угодно — только не это. Тогда Н положил руку на брус и прислушался к ощущению. И брус был пуст. Это был просто кусок дерева. Хорошо, что я это заметил сейчас, подумал Н. Правда, и потом было бы не поздно, но лучше, когда все узнаешь вовремя. Теперь я знаю, что должен наполнить тебя. У нас впереди много времени, мы успеем. Конечно, уж в этом-то я мог бы положиться на Христа, но кто может сказать, когда у Него до тебя дойдут руки? Я не претендую на много, не в моей власти наполнить тебя Святым Духом, но сделать из тебя Крест, а не просто две скрепленных деревяшки, — это, пожалуй, я смогу.

Он вдруг понял, что берется за работу папы Карло — и рассмеялся от души.

Он не спешил и до вечера управился лишь с черновой обработкой. Весь следующий день он добивался идеальной поверхности граней и скруглял ребра. Он не знал, как это делается, но быстро сообразил — и получилось очень хорошо. Потом он стал полировать. Потом он вспомнил, что на перекладине должна быть надпись. Он знал несколько канонических вариантов; у каждого был свой подтекст, свой особый смысл. Но подтекст и особый смысл — это всегда политика, значит — след не Бога, а человека. Отпечаток его страстей. Нет, нет, все должно быть просто и ясно. Как все, к чему прикасался Он. Нужно просто назвать. Это будет как дверь, за которой каждый откроет свой мир.