Однажды гость сказал:

– Я не верю, что еще хоть одна девочка – да и мальчик – может в этом возрасте писать и говорить по-латыни, как Маргарет.

Отец потом ей говорил:

– Мег, это один из счастливейших дней в моей жизни. Я буду вспоминать его в свой смертный день. Когда смерть встанет рядом, я скажу себе: «Вот так великий Эразм отозвался о моей дочери Мег».

Девочка много размышляла об Эразме. Возможно, он более великий ученый, чем ее отец – хотя она в этом сомневалась, – но определенно не такой смелый. Манеры у него какие-то робкие; это стало ясно в тот день, когда Алиса Миддлтон очень резко заговорила с ним. Она не чтит ученых, и слава Эразма не дошла до ее ушей. Алисе определенно не верилось, что этот мозгляк, которого, по ее словам, порыв ветра может швырнуть на землю, так уж знаменит, как здесь считают. «Ученый! – презрительно фыркала она. – Иностранец!» Вдова уважала мужчин наподобие короля: ростом за шесть футов, плечистых, которые знают, что делать с большим куском мяса, жареным жирным павлином… да и всем, что поставит перед ними хорошая кухарка. Ей не нравился этот озорного вида человек с его хворями и болячками. Величайший ученый в мире! Возможно. Ну так пусть мир и содержит своих ученых!

Маргарет сказала Мерси:

– Нет, он не обладает отцовой смелостью. Он не смог бы встать перед парламентом и выступить против короля.

– Он не обладает отцовой чуткостью, – ответила Мерси. – И чувством юмора.

– Но кто может быть таким, как отец? – воскликнула Мег, и обе рассмеялись.

Эразм целыми днями писал забавную, по его выражению, безделку на потеху хозяина дома, любящему шутки больше всего на свете. И жаловался Маргарет, что устал работать над Новым Заветом. Говорил, что надо усовершенствоваться в греческом, прежде чем браться за такую громадную задачу. Нужно быть уверенным в своих силах. Потому и принялся пока за «Похвальное слово Глупости».

Когда Мор приходил домой, Эразм читал ему вслух; иногда Томас садился у постели друга, усаживал рядом по одну сторону Мег, по другую Мерси, обнимал обеих, а когда он смеялся и хвалил Эразма, отчего бледное лицо гостя заливалось краской удовольствия, Маргарет казалось, что все счастье мира сосредоточено в этой комнате.

Эразм вышучивал всех… даже ученого с болезненным лицом и впалыми щеками; смеялся над охотниками за любовь к убийству, над пилигримами, отправляющимися в паломничество, когда им следовало бы сидеть дома; смеялся над суеверами, платящими большие деньги за пот святых; над учителями, государями, по его выражению, в маленьких царствах юности. Он не щадил никого, даже юристов и писателей, хотя, как заметила Маргарет, относился к последним менее сурово, чем к остальному человечеству.

Написана «Похвала» была с поразительной легкостью, поэтому не только Томасу, но и остальным их друзьям доставляло удовольствие представлять себе Глупость в колпаке с бубенчиками, обращающуюся с трибуны ко всем людям.

Эразм прожил на Варке около года, тем временем Томас стал заместителем шерифа Лондона и высоко ценил оказанную ему честь. Алиса Миддлтон, по-прежнему частая гостья в доме, очень обрадовалась этому повышению. Маргарет слышала, как Томас говорил ей: – Да, приятно купаться в чужих почестях! Не приходится ни заслуживать их, ни оправдывать. Мы греемся в ласковых лучах, а другие тем временем трудятся на жаре. Умеренный климат лучше жаркого. Не так ли, мистресс Миддлтон?

– Не пойму, о чем вы, – резко ответила она.