Не так ли, мистресс Миддлтон?
– Не пойму, о чем вы, – резко ответила она. – Так что напрасно тратите слова.
Потом Томас, по своему обыкновению, объяснил Маргарет:
– Мэр и шериф Лондона не юристы, вот им и нужен адвокат, дающий советы по различным юридическим вопросам. Этим, Маргарет, и занимается заместитель шерифа.
Если участники тяжб бывали бедны, Томас отказывался от вознаграждения. Это стало известно всему Сити. И жители Лондона начали проникаться любовью к Мору.
Маргарет в течение этих двух лет была счастлива; она узнала, что такое страх, и этот урок прибавил ей счастья, потому что с ним пришла радость жить без страха. Но ей пришлось усвоить еще один урок: в жизни все переменчиво.
Сперва Эразм уехал в Париж, где надеялся опубликовать «Похвальное слово Глупости»; с его отъездом прекратились приятные чтения и беседы. Потом слегла мать; она снова ослабела, слабость почти не покидала ее после рождения Джека.
Трудно было вообразить, что бы они делали без Алисы Миддлтон. Вдова носилась по дому, словно свежий восточный ветер, журила ленивых слуг, назначала Джейн поссет и клистиры, раздавала оплеухи прислуге и детям, когда находила, что они этого заслуживают.
Добрая мать не поднималась, ее место заняла неутомимая и спорая, но вместе с тем резкая на язык и тяжелая на руку мадам Алиса.
Дети уныло переглядывались.
– Поправится наша мама? – спрашивала четырехлетняя Сесили.
Джек плакал по ночам: – Где мама? Хочу к маме.
– Тише – успокаивала его Маргарет. – А то мистресс Миддлтон услышит и надает тебе оплеух.
Когда Джек падал и обдирал коленки или ранился еще кто-то из детей, накладывала повязки и останавливала кровь им Мерси. Руки у нее были очень нежные, одним лишь поглаживанием девочка могла смягчать головную боль.
– Я хочу изучать медицину, – по секрету сказала она Маргарет. – Думаю, мне она дастся легче, чем тебе. Во всем остальном ты, наверно, превзойдешь меня. Но только не в этой науке.
Мерси принялась выращивать травы позади дома и добилась в этом больших успехов. Томас называл ее «наш маленький врач».
Однако ни травы ее, ни знания не могли вернуть Джейн здоровья.
Однажды Джейн позвала к себе старшую дочь.
За последние несколько дней больная словно бы стала меньше ростом; в кровати с пологом она выглядела крохотной; кожа ее приобрела цвет желтых нитей в гобеленовом балдахине.
Маргарет внезапно поняла, что жить матери осталось недолго.
– Подойди поближе, – сказала ей Джейн. Девочка подошла.
– Сядь рядом, так, чтобы я тебя видела. Маргарет села на кровать лицом к матери.
– Тебе всего шесть лет, но по уму ты как одиннадцатилетняя. Думаю, что могу поговорить с тобой.
– Да, мама.
– Я скоро умру.
– Нет… не умирай. Как мы будем без тебя? Джейн улыбнулась.
– Рада это слышать, дорогая моя Мег. Я и хочу поговорить о том, как вам быть после моей смерти. До чего хотелось бы пожить еще немного! Через семь лет я спокойно передала бы дом тебе в руки.
– Мама… мама… не говори так. У меня сердце сжимается.
– Ты не хочешь перемен. И все мы не хотим. Заботься об отце, Маргарет. Да, он мужчина, а ты еще ребенок… но тебе понятно, о чем я. Маргарет, я умру со спокойной душой, потому что оставляю отцу тебя.
По щекам девочки заструились слезы. Маргарет пожалела, что мало ласкалась к матери. Она так любила отца, что почти не замечала тихой женщины, занимающей, как теперь стало ясно, очень важное место в их счастливой семье.
– Мама… пожалуйста… – заговорила Маргарет. |