Нас провели в залу, подготовленную для трапезы, достойной ученых мужей: все было просто, строго и элегантно. Но присутствие персоны царской крови несколько улучшало положение. Вино было первоклассное, равно как и кухня, правда, всяких показушных соусов и странных, эксцентричных представлений не было. Для развлечения нам был представлен длиннющий отрывок из Гомера – читал его Феаген, великий трагик из александрийского театра. Мы все прослушали его выступление с подобающим терпением и достоинством, чему немало способствовало превосходное вино.

Вообще-то, вся эта спокойная и даже холодно-надменная обстановка сделала меня несколько подозрительным. Чего-то тут явно не хватало. Потом я заметил, что в трапезной отсутствует грек-скандалист. Я повернулся к Амфитриону:

– А где же старина Ификрат? Он же пропускает такой прекрасный ужин! А мог бы тут слегка поднять себе настроение.

Библиотекарь, кажется, был несколько уязвлен.

– Днем он был у себя в кабинете. Наверное, нужно кого-нибудь к нему послать, посмотреть, все ли у него в порядке.

После этих слов он подозвал раба и отправил его к отсутствующему ученому. Да, самое главное, соблюдать приличия, старик ведь не мог мне признаться, что он вне себя от радости, когда обнаружил отсутствие за столом Ификрата.

Но у меня был свой резон. Я отдавал себе отчет, что общий разговор после торжественного ужина будет посвящен исключительно научным дискуссиям, и желал любыми средствами этого избежать. Если не удастся просто сбежать, самое лучшее, на что я мог рассчитывать, будет затеянный ими яростный спор с взаимными нападками и обливанием друг друга грязью. Все это, я был уверен, может обеспечить Ификрат. Когда со стола убрали опустевшие блюда, поднялся на ноги пожилой благообразный мужчина с белой бородой.

– О, прелестнейшая и умнейшая дочь нашего правителя! Высокородные дамы! Уважаемые гости! Меня зовут Теофраст Родосский, я возглавляю факультет философии. Меня попросили начать сегодняшнюю дискуссию. С вашего разрешения, я избрал для обсуждения концепцию, впервые обозначенную и оформленную философом-скептиком Пирроном из Элиды, а именно концепцию акаталепсии, то есть невозможности проникнуть в природу вещей, в их суть, невозможности истинного познания.

Это было еще хуже, даже я не мог предположить, что этот вечер закончится так ужасно. Но в этот момент посланный к Ификрату раб вернулся и прошептал что-то на ухо Амфитриону. Он еще не закончил свой отчет, как лицо Главного библиотекаря исказилось испугом и даже ужасом. Он поспешно поднялся на ноги.

– Господа, боюсь, мне придется прервать наше празднество, – заявил он. – Как я только что узнал, здесь имел место некий… несчастный случай. Что-то случилось с Ификратом, и я должен отправиться к нему и посмотреть, в чем дело.

Я повернулся и щелкнул пальцами:

– Мои сандалии!

Гермес тут же надел их мне на ноги.

– Господин, – начал Амфитрион, – тебе вовсе не обязательно…

– Вздор, – оборвал я старика. – Если произошло несчастье, я желаю оказать любую помощь, какую только могу.

Меня многие поймут, я ведь не мог признать, что мне отчаянно хотелось как можно быстрее отсюда убраться.

– Ну, ладно, хорошо. Почтенный Теофраст, прошу тебя продолжать.

И мы покинули обеденный зал, и заунывный голос этого старикана растворился у нас за спинами. В ночном Мусейоне было темно и тихо, немногочисленные рабы разошлись по своим конурам, если не считать мальчика, чьей единственной обязанностью было подливать масло в лампы и подрезать обгоревшие фитили.

– Так что там произошло? – спросил я у раба, который бегал за Ификратом.