Резко посерьезневшие Стражи быстро переглянулись, но Таррэн не обратил на них внимания: он снова и снова читал короткое письмо, написанное собственноручно владыкой Л’аэртэ, и с каждым разом его лицо мрачнело все больше. Надеясь, что это какая-то ошибка и что на самом деле он что-то недопонял, недочитал или недодумал, наследник Изиара в третий раз подряд пробежался по сухим строчкам, скупо сообщающим о причинах такого решения. Кратко излагающим неоспоримые факты грядущей смерти отца. И лишь в самом конце всего в четырех коротких словах открывающим всю глубину отчаяния, с которым писалось это послание: «Умоляю тебя, сын мой…»

Темные эльфы почтительно замерли, стараясь по неподвижному, будто окаменевшему лицу своего лорда определить, насколько сильно его задела эта искренняя мольба. Но Таррэн недвижимо стоял возле мягко переливающегося фонтана и по-прежнему молчал. Рядом двумя жутковатыми монстрами застыли обе хмеры, с тревогой всматриваясь в его потемневшие глаза. Тонкий пергамент стремительно намокал под мельчайшими водяными брызгами, через некоторое время чернила начали расплываться и таять, но эльф не заметил и этого. В это время он лихорадочно искал в памяти ответ на внезапно обрушившийся на него, словно гром среди ясного неба, животрепещущий вопрос.

Он прекрасно знал, что в его роду у мужчин было два тяжелых проклятия: ненавистный «Огонь жизни», от которого он столько времени пытался избавиться, и, соответственно, острая необходимость в наследниках, которая была тем более важной, что с момента достижения второго совершеннолетия возможность продолжить род утрачивалась эльфами навсегда. А женщины, которые рисковали родить повелителю наследника, неизменно погибали от того самого «Огня жизни», но соглашались на эту жертву.

Было ли так задумано самим проклятым владыкой или же это мудрая природа изобрела столь гнусное ограничение для потомков Изиара, доподлинно неизвестно. Но именно по этой причине у темного владыки не бывало возлюбленных – ни один здравомыслящий мужчина не желал бы такой участи для любимой женщины. По этой же причине у него всегда было только двое сыновей – большего количества женских смертей Темный лес просто не мог себе позволить. Поэтому же потомки Изиара обладали столь мощной аурой. Поэтому же Л’аэртэ на протяжений многих тысячелетий сохраняли главенствующие позиции среди своих сородичей. И так было испокон веков. Да, существовали второстепенные ветви, в которых из века в век рождались хранители, тоже способные призывать «Огонь жизни», но такой силы, как у представителей правящего дома, они не смогли бы достичь и через тысячи лет.

С этим проклятием Таррэн уже смирился и, как ни странно, сумел его обойти. Но было в некогда прочитанных им хрониках кое-что еще. Еще одна оговорка, оставленная на память потомкам владыки Изиара. И называлась она Уходом.

Испокон веков каждому, кто вступал на темный трон, была отмерена великая сила. Каждому владыке было необходимо оставить наследников, чтобы род не прервался, а накопленная за века магия не пропала бесследно. Каждому было велено хранить народ эльфов, и отпускалось на это достаточно времени: примерно два тысячелетия. А после… мало кто знает, что представлял собой Уход. Однако двухтысячелетний рубеж до сих пор не перешагнул ни один из прямых потомков Изиара. Едва приближалась роковая дата, как полные сил правители эльфов начинали без видимых причин угасать. Их магический потенциал слабел, а потом и вовсе иссякал. Вместе с жизнью. От этого не было спасения, здесь не помогала магия, оказывались бесполезными целебные травы. За долгие девять эпох после смерти Изиара перворожденные испробовали все, но результата не достигли: их могучие владыки один за другим уходили из жизни, освобождая место своим молодым сыновьям.