Изменить размер шрифта - +
Это просторы неведомой земли... Пески, конечно, не зеленые луга; бесплодные, равнины не хлебные поля. Но тот, кто ведет эти легионы,

знает: надо идти на восток, свет оттуда... Это своего рода последнее рукопожатие земле... Странно, но факт: римские орлы в своем стремительном

полете долетели до предгорья Алатау, и смежили свои крылья под алма-атинскими тополями. И там, где сейчас только зеленая трава да синее небо..."

И еще, и еще, строк на двести этих "степных огней", "волшебных мелодий", "рукопожатий земле".
     После того как я опустил газету, у меня было такое чувство, словно я напился касторки с сахарином. Но чувство-то чувством, а римская-то

монета была действительно откопана в огородах на окраине Алма-Аты, и действительно я не считал ее подброшенной:
     Поэтому и ответить старику на его вопрос мне по существу было нечего.

***

     А он сидел на крае стула и глядел на меня с хмурой снисходительностью. Он уже понимал, что я окончательно зашился. Если монета подлинная,

то не свят же дух принес ее на Дачную улицу. Значит, действительно римляне были тут.
     - Слушайте, - сказал я горестно, - ну как вам все это объяснить? Ну, римская монета, ну Санабар там какой-то, не слыхал я такого среди

римских наместников, ну, царек такой паршивенький периферийный, верно, был - значит, вероятно, мог быть и наместник Санабар. Но ведь грош цена

всему этому. Разве римская монета - документ? Разве доказывает она что-нибудь? Эх, вот не были вы никогда коллекционером! Да вы знаете, сколько

их разбросано по свету? Тонны! Десятки, сотни тонн! Римляне ими заплевали всю землю. Они как семечки. Нет места, где не валялось бы этого добра.

Из рук в руки, из рук в руки - вот и дошла медяшка до алма-атинских огородов. А стоила она и тогда не дороже солдатской пуговицы.
     - Да не медяшка она, а серебряная, - рыкнул на меня старик.
     - Ну да, серебряная! А знаете, сколько в ней серебра? - спросил я. - Два процента! И того не будет... В этих бляшках девяносто восемь

процентов примеси. Когда я учился в школе, любая такая монета шла у нас за двугривенный. Ну, много-много - за полтинник, если была побольше. У

меня их полный ящик когда-то был. Так что, если эту ерунду еще учитывать. -
     Он не стал терять больше со мной времени. Он попросту чинно встал, взял фуражку, надел ее, отряхнул брюки и пошел из комнаты. А на пороге

остановился и сказал строго, укоризненно:
     - Вот вы такие монеты по школьному делу за двадцать копеек или там за полтинник покупали, ящики ими набивали, все может быть, не спорю -

чего не знаю, о том никогда не спорю, - да здесь-то она не покупная, а обретенная. Я же ее лично откопал в огороде. Так что вы меня не

агитируйте. И может быть, действительно в Москве по всем улицам римские монеты разбросаны - чего не видел, того не знаю! - но здесь каждая вещь

со смыслом... Вот так! И до свиданья.
     И он забрал свои вещи и вышел. "Побежал к директору жаловаться", - понял я.

Глава третья

     И действительно, черед день директор вызвал меня к себе в кабинет. Когда я вошел, он сидел за письменным столом, - высокий, крепкий мужчина

лет сорока пяти - пятидесяти, в военной гимнастерке с расстегнутым воротом, с белоснежным воротничком под ним - и писал. Около его локтя лежали

три красных черепка - горлышко, донышко и стенка, стояли лодка мертвых и золотой будда. Я взглянул на них и вздохнул.
Быстрый переход