Книготорговцу очень нравился арагонец, о котором он должным образом расспросил Микеля Корелью, но, выполняя свой долг главы семьи, весьма серьезным тоном ответил, что обсудит этот вопрос с матерью и сестрой. Женщины вместе с Анной радостно встретили известие. Педро знал о непростом прошлом Марии и принимал ее такой, какая она есть. Сержант говорил, что помыслы его связаны с их совместным настоящим и будущим и что он будет заботиться о детях Марии Андреу и Марти так, как если бы они были его собственными. Процесс ухаживания шел своим чередом, и все с нетерпением ждали того момента, когда Педро станет еще одним членом семьи.

Мария и Эулалия рассказали о последних событиях на рынке и о новостях у соседей, дети – о том, что было в школе, а Анна в красках изобразила поведение пары клиентов, побывавших в тот день в лавке, чем вызвала смех у всех домочадцев. Все было хорошо, даже замечательно, говорила себе Эулалия, за исключением лишь странного молчания, в которое был погружен ее сын этим вечером. Она снова посмотрела на Жоана, который, казалось, хотя и находился за общим столом, в мыслях витал где-то далеко, и подумала, что это вызвано лишь его озабоченностью политическими проблемами, что было типично для мужчин.

Рамон, который уже раньше поел кашки, заснул, когда Анна кормила его грудью. Положив его в колыбельку, Анна позвала Жоана ложиться спать.

– Сейчас иду, – ответил он, продолжая сидеть за письменным столом.

Анна знала, что, когда мужа что-то беспокоит, он делает записи в своем дневнике. Жоан, тщательно обдумав то, что он будет писать, старался выводить буквы красиво, не делая их слишком крупными, а соразмерными формату книги, которая была небольшой. Этот процесс успокаивал его, являлся чем-то глубоко личным, сокровенным, и Анна никогда не спрашивала мужа о том, что он пишет, хотя всегда была готова выслушать, если у Жоана возникало желание поделиться написанным.

«Не для того я столько преодолел и добился в своей жизни, чтобы превратиться в покорного рогоносца, – писал Жоан в это время. – Я – свободный человек».

За окном завывал ветер, проникавший в дом через трещины и заставлявший плясать язычок пламени в лампаде, стоявшей на столе. Ложе было холодным, и Анне недоставало тепла мужа, но она не стала звать его снова.

Постепенно постель нагревалась, но Жоан все не приходил, и тогда Анна встала, взяла табурет и, кутаясь в шаль, села рядом с ним. Они посмотрели друг другу в глаза, и она сказала:

– Я была очень счастлива все эти шесть месяцев, да, уже почти шесть с тех пор, как вы привезли меня в Рим. – Она помедлила, прежде чем продолжить, и благодарно произнесла: – Спасибо.

Не вставая, он привлек ее к себе. Это было долгое и горячее объятие, которым Жоан все сказал, не произнеся ни слова. Когда они оторвались друг от друга, Анна снова посмотрела на Жоана – его глаза ярко блестели в трепещущем свете лампады.

– У меня есть вы и мой сын, вы дали мне теплый очаг, просто роскошный, и жизнь среди книг, которые я безумно люблю. Наш дом превратился в место встреч испанцев, живущих в Риме, и мы хорошо известны среди людей, верных Папе. Всегда находится интересный человек, с которым можно поговорить, и даже Санча, княгиня де Сквиллаче, всем рассказывает о том, что мы подруги.