Она плакала. Ее голова была повернута набок, глаза закрыты. Длинные ресницы лежали темными полумесяцами, но слезы безжалостно пробивались сквозь них. Он прикоснулся к ее влажной щеке, в мозгу у него стучала одна фраза:

«Не плачь, Миа. Не плачь. Не плачь».

— Почему? — Голос ее прозвучал хрипло, едва различимо. — Почему ты давно уже не убил меня? Почему?

«Если бы ты только знала, как близко я подходил к тебе. Если бы ты только знала, как часто это случалось. Выпить твою энергию до самой последней капельки было моим величайшим желанием, моей наградой. И я никогда прежде не ощущал этого столь остро, как теперь, теперь, когда ты лежишь внизу, подо мной, и я чувствую, как пульсируют меридианы твоего тела — реки энергии, потоки света».

Приступ тошноты вдруг охватил его, и он сжал зубы.

— Ник, — она вскинула глаза и взглянула на него, ее темные брови искривились в неподдельной печали, — почему Ник? Почему не я?

Она уперлась ладонями ему в грудь и неожиданно заорала на него:

— Почему? Отвечай мне!

«Какое искушение! Я не устою!»

Она снова откинулась назад. Ее тело обмякло.

— Я так устала, — проговорила она. — Я очень, очень устала.

Он на мгновение закрыл глаза, в голове его мелькнула мысль, как, оказывается, быстро, просто невероятно быстро человек может перейти от безграничного счастья к глубокому отчаянию. Менее часа назад он направлялся к ней с сердцем, полным надежд, и мир вокруг, казалось, благоволил к нему. Человек, который вышел из дома в это утро, был счастлив. Человек, который вышел из дома в это утро, был охвачен иллюзией. Он так долго обманывал себя, что иллюзия стала правдой, а правда — иллюзией. Он убедил себя в том, что сможет противостоять своей природе и справиться с голодом. Но ощущение ее пульсирующего светом тела под ним заставило его осознать, что он все тот же мальчик с цепкими, наносящими ущерб пальцами. Разрушитель. Убийца. Она никогда от него не спасется.

Он ощутил металлический привкус во рту. Он больше не мог выносить близость ее мягкого, податливого тела. Резко отстранившись от нее, он поднялся. Она тоже встала, двигаясь как-то неуверенно, словно испытывая боль. Они смотрели друг другу в лицо.

— С Ником все хорошо.

— Что?

Она посмотрела на него, лицо ее ничего не выражало.

— Что ты сказал?

— С Ником все хорошо.

Он вдруг почувствовал, что у него дрожат руки.

— Ты не нанес ему «темный свет»?

Ее голос превратился в шепот. Он видел, что она не разрешает себе хвататься за надежду.

— Нет. — Он грустно улыбнулся. — Я собирался. Все было готово для этого во время последнего спарринга. А потом… я не стал.

В комнате повисла мертвая тишина. Он видел, что она потрясена. Никакой радости, одна лишь боязнь поверить.

— Это было лучшее лето в моей жизни. Ты, я, Ник… Я думаю… Я думаю, что некоторое время у меня даже была такая наивная мечта: мы втроем живем долго-долго в мире и согласии. — Он пожал плечами. — Глупо. Я бы не смог делить тебя с Ником. Когда я узнал, что вы стали любовниками, я был так зол.

Он остановился. На коже мелкими капельками проступил холодный пот.

— Ты знаешь, он никогда не примет тебя полностью, такой, какая ты есть, Миа. Ник не подходит тебе, он не тот партнер, который тебе нужен. Ему всегда будет неловко из-за твоего мира. Потому что это та часть тебя, которую он не знает. Но что еще печальнее — и не хочет знать.

Его снова охватил приступ тошноты.

— Я знаю тебя.

«Но для меня любить тебя — значит причинить тебе боль. Пора уже взглянуть правде в глаза.