Денис повернулся к ней на сиденье, протянул руку и коснулся кончиками пальцев ее волос. Волосы были шелковистые, чисто вымытые, и даже на расстоянии пахли дорогим шампунем. Даша сердито отдернула голову.

— Дарья, — сказал Дэн, — ты же умный человек и должна, по идее, знать, что любовь — это просто буйство гормонов в молодом организме. Рано или поздно она проходит, и на первый план выступают другие вещи, в том числе, увы, и быт. А какой у нас с тобой может быть быт? Что я, безработный нелегал, смогу тебе дать? Да того, что нас с тобой ожидает, никакая любовь не выдержит. Работать ни ты, ни я по-настоящему не умеем. Что же нам — воровать идти? Пойми ты, наконец, Христа ради, что я тебя люблю и желаю тебе только добра. Ну не хочу я, чтобы ты меня возненавидела через полгода! Ведь ничего же потом не вернешь, ничего! Спохватишься, да поздно будет. Побежишь со слезами к папочке, а он тебе скажет, как муравей стрекозе: дескать, поди попляши!

— Идиот, — со слезами в голосе сказала Даша. — Господи, какой же ты идиот! Ты будешь меня слушать или станешь и дальше нести эту оскорбительную чушь?

— Это не чушь, — начал Денис, но осекся и махнул рукой. — Хорошо, я молчу. Говори.

Но Даша не спешила говорить. Она вынула из бардачка сигареты и закурила, откинувшись на спинку сиденья и положив затылок на подголовник. Было слышно, как в полях чирикают какие-то пичуги. Над гладкой полосой асфальта дрожало горячее марево, по морю ярко-зеленой травы пробегали холодные тени облаков, гонимых ветром, который здесь, внизу, совсем не ощущался. Вдали паслось стадо коров, и даже отсюда было видно, как блестит на солнышке тонкая паутинка стальной проволоки, которой было обнесено пастбище, — коров охранял электропастух, совсем как в каком-нибудь подмосковном колхозе. Правда, коровы здесь были не чета московским, да и вообще…

Мимо, обдав их горячим тугим ветром, промчалась машина, и снова стало тихо. Даша поправила сбитые ветром волосы и глубоко затянулась сигаретой, пачкая фильтр перламутровой помадой. Глаза она сегодня спрятала за зеркальными очками, а белая джинсовая безрукавка выгодно оттеняла ее загорелую кожу. На шее у Даши поблескивала скромная на вид цепочка с камешком, и Денис помимо собственной воли прикинул, сколько можно выручить за эту побрякушку. Это была старая привычка, граничившая с навязчивой идеей: испытывая нужду в деньгах, Денис все время мысленно продавал и перепродавал все подряд, подсчитывая в уме возможные барыши. За год безмятежной жизни под крылом у Даши эта привычка отступила, и Денис уже думал, что расстался с нею навсегда. Не тут-то было! Стоило кончиться деньгам, как привычка вернулась.

— Я все придумала, — справившись, как видно, со своими эмоциями, объявила Даша. — Мы возьмем деньги, и притом не какую-то мелочь на карманные расходы, а настоящие деньги, большие.

— Это как же? — не удержался от сарказма Денис. — Поедем в Москву и ограбим банк твоего папочки?

— Чепуха, — отмахнулась Даша. — Это слишком сложно, слишком опасно… И потом, много ли возьмешь в банке?

— По сравнению с тем, что у нас есть, — да, много, — не удержался Денис. Он чувствовал, что и впрямь ведет себя как капризный ребенок, но натура брала свое: ему хотелось ссоры, хотелось скандала, хотелось орать во всю глотку, сварливо обвиняя Дашу в своих несчастьях. Чтобы не сорваться, он взял из Дашиной пачки сигарету и тоже закурил. Даша терпеливо ждала продолжения. Ссоры она не приняла. — Ну, хорошо, — сказал он, грызя фильтр сигареты, — что ты предлагаешь?

— Для начала я предлагаю тебе перестать жевать сигарету, — сказала Даша.