В этот момент его словно громом ударило. Паштет поперхнулся дымом, закашлялся, как чахоточный, и поспешно отмотал пленку назад, к целующейся в дорогом авто парочке. Он не верил собственной памяти; на это непременно нужно было взглянуть еще раз.

Он остановил пленку и, хищно подавшись вперед, уставился на мелко подрагивающее в режиме стоп-кадра изображение. Да, фраерок изменился почти до неузнаваемости, пообтесался, отрастил волосы до плеч, что придавало ему артистический вид, но это точно был он — тот самый, в натуральную величину.

— Ну вот и встретились, педрила, — сказал ему Паштет. — Я же говорил, что Земля круглая!

— Только не убивай, — послышалось у него за спиной.

Лишь теперь Паштет сообразил, что вода в ванной давно уже перестала течь. Он выключил телевизор и обернулся.

Она стояла в дверях одетая в его любимый шелковый халат и смотрела на него расширенными глазами. В этих ореховых глазах, сейчас казавшихся почти черными, Паштет разглядел отблески какого-то мрачного огня. Он даже слегка струхнул, потому что до сих пор ни разу не видел у нее такого взгляда.

— Не убивать? — переспросил он, от растерянности говоря намного агрессивнее, чем ему хотелось бы. — Не убивать, Катюша, проще всего. А что прикажешь с ним делать? Или ты привезла мне эту пленочку просто так, для общего развития?

— Я не могла, — чужим глухим голосом произнесла она. — Не могла не показать тебе. Это слишком гадко, чтобы справиться в одиночку. И потом, мне жаль девушку.

— Жаль девушку?! — начиная свирепеть, с бешеным напором повторил Паштет. — А себя? Себя тебе не жаль?

— А себя, Паша, жалеть бессмысленно, — ответила она. — И потом, о чем мне жалеть? Если бы не он, мы бы с тобой никогда не встретились. Об одном тебя прошу, одного требую: пообещай мне сейчас же, сию минуту, что не станешь его убивать. Я не хочу, чтобы ты марал об него руки.

— Хорошо, — сказал Паштет. — Я его убивать не стану. Обещаю.

— Обещаешь?

Паштет встал, повернувшись к ней лицом, и спрятал в карманы кулаки, которые ему вдруг стало некуда девать. Они были большие и тяжелые, как два булыжника, и так же, как привязанные к рукам булыжники, стесняли движения.

— Я дважды не повторяю, — мрачно заявил он. — И слов своих на ветер не бросаю. Сказал — обещаю, значит — все. Я его пальцем не трону, но мало ему не покажется.

— Только не убивай, — повторила она.

— Не буду, — буркнул Паштет, закрывая тему.

Лгать жене он не умел, и они оба об этом знали.

Да он и не лгал; у Паштета имелся верный способ стереть Юрченко с лица земли, не прикасаясь к нему пальцем.

Поздно ночью, когда она наконец уснула, утомленная его ласками, Паштет выскользнул из постели, прошел на кухню, а оттуда — в лоджию и, плотно прикрыв за собой балконную дверь, набрал на мобильнике номер Хохла.

Заспанный голос Хохла неприветливо поинтересовался, есть ли у него часы и если есть, то умеет ли он определять по ним время.

— Слышишь, Хохол, — сказал ему Паштет, игнорируя этот риторический вопрос, — крестник твой объявился. Да-да, тот самый фраерок с кирпичом. В Европе оттягивается, понял? Ты как, примешь участие?

— Без базара, — сразу проснувшись, ответил Хохол.

— Тогда жду тебя здесь, — сказал Паштет. — Только ты, это… В общем, на хату ко мне не суйся, ладно? Не в падлу, брателло, ты же понимаешь…

— Понимаю, — сказал Хохол.