Казаков осторожно, спиной вперед, выбрался из редкой толпы провожающих, отошел в сторонку и осторожно сказал в трубку:

— Привет, лапуля. Рад тебя слышать. Что-то давно мы с тобой не говорили. Куда ты пропала?

Он все никак не мог решить, как построить разговор. Ничего путного в голову не приходило; он слишком мало знал, чтобы делать какие-то окончательные выводы, и потому решил до поры до времени плыть по течению. Впрочем, начало обнадеживало; судя по этому началу, все теперь зависело от Андрея Васильевича.

— Плохо слышно, — пожаловалась Даша. — Что у тебя там за музыка? Похоже на похоронный марш.

— Это и есть похоронный марш. Какой-то бандит жену хоронит.

— А ты что там делаешь? — встревожилась Даша. — Он что, твой знакомый, этот бандит?

— Да нет, — сказал Андрей Васильевич. — Это так, по соседству…

— Так ты все-таки на кладбище? Кто-то умер?

— Да нет же, успокойся, — сказал Казаков. — Просто Полковника подстрелили.

— А, — без особого огорчения сказала Даша. — Жалко. Хороший был дядька, смешной. Он мне все время напоминал карикатуру на английского лорда. Как же ты теперь без него?

«Вот это самообладание, — с гордостью подумал Андрей Васильевич. — Вся в меня!» Впрочем, для Даши, как и для него, Полковник был всего-навсего обслугой, наемным работником, вроде бухгалтера или мойщика окон, и долго печалиться о его смерти им обоим было не к лицу. Подумаешь, Полковника подстрелили! Надо будет — наймем Генерала…

— Обойдусь как-нибудь, — сказал он. — Найму вместо него какого-нибудь безработного генерала.

Даша рассмеялась легко и свободно, с той особой, ни на что не похожей, неподражаемой теплотой, которая когда-то давно, в полузабытой молодости, звучала в смехе ее матери. Андрей Васильевич знал, что это чистой воды притворство, что Даше сейчас не до смеха, что она нарочно так смеется, чтобы легче подобрать к нему ключик, но сердце все равно невольно дрогнуло.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил он, чтобы окончательно не размякнуть. — Куда ты так надолго пропала?

— А, — легкомысленно сказала Даша, — чепуха, даже рассказывать неловко. Представь себе, поехала с девчонками на Лазурный Берег, хотела поймать последние теплые деньки. И что ты думаешь? Подцепила какую-то дурацкую лихорадку и полторы недели провалялась без памяти в тамошней больнице! Даже позвонить не могла, извини. А когда начала вставать, решила зря тебя не беспокоить и объявиться, когда совсем поправлюсь.

— Это ты зря, — с укоризной сказал Андрей Васильевич, нетерпеливо косясь на могилу. Могилу уже начали забрасывать землей. — Я бы помог. Лекарства бы достал, поговорил бы с врачами…

— Поговорил бы, — передразнила Даша. — Их там и так неплохо кормят, не о чем тебе с ними разговаривать. И потом, я уже в порядке.

Судя по голосу, она действительно была в полном порядке. Андрей Васильевич на минуту задумался, решая, как ему быть с Дашей. Он мог, конечно, круто повернуть разговор, сказать что-нибудь вроде: «Что ты несешь, сучка бессовестная, бульварная девка! Знаю я твою лихорадку! Я уж не спрашиваю, где была твоя совесть; но где, черт возьми, были твои мозги?!»

Мог, конечно. Но, с другой стороны, зачем? Дарья — девка неглупая, сама все давно поняла. Недаром она выжидала целых три дня — в порядок себя приводила, отъедалась, отсыпалась у подруг, чтобы при встрече с ним выглядеть как огурчик. А теперь, значит, привела себя в порядок и ищет пути к примирению.