– Верит, в том-то и дело. Не верил бы, не выступал бы против корпорации. Он считает всё, что мы делаем, – богохульством. Мол, мы покушаемся на волю Божию.

– Может, он ещё заодно и гомофоб, противник абортов и операционных вмешательств? – фыркнула Джу. – Не слишком ли много о себе возомнил?

– Много, слишком много. А забавно получается: устроил свою личность подстать своей фамилии. Тот, кто молится Богу.

Слишком много молится, подумала про себя Джулия.

Что же касается её самой, то в Бога она не верила. Нет, она понимала, что что-то свыше, наверное, существует, потому что полностью точного научного объяснения возникновению жизни до сих пор дать не удалось. Но она не верила, что существует Кто-то, сеем можно поговорить, кому можно помолиться, чего-то попросить, и с полной уверенностью лагать в завтрашний день. Она не верила во все эти церковные обряды, о которых была наслышана. Она не понимала людей, толпившихся у храмов в Пасху. Она не раз видела в Москве эти столпотворения, причём не только на Пасху, но и на другие праздники, отмечающиеся в этом православном уголке. А её прилёты частенько совпадали с этими торжествами.

Конечно, к Библии она иногда обращалась, потому что много чего интересного оттуда вынести было можно. Хотя бы та история с младенцем, глаголющим истину. Но воспринимать её как учебник по религии она не собиралась.

И вот выяснялось, что бывшая глава московского филиала – глубоко религиозный человек. Но этот человек хотел убить и её, и Президента. Хотел согрешить. Конечно, Джулия не сомневалась, что это был бы не единственный его грешок, однако это не отменяло того, что маска верующего на нём смотрелась довольно глупо. Или же то была не маска, а искреннее помешательство. Желание убивать за свои убеждения.

Виталий был безумен, а потому считал безумными тех, кто его окружал.

Он не умел распоряжаться деньгами, которые получал филиал. Или умел, но желал использовать их в личных целях. Поговаривали, он купил себе дачу и дорогой автомобиль. И ещё что-то в этом духе. Ну и как это сплеталось с православным верующим? Будь он действительно таким, он мог бы пустить деньги на благотворительность, на постройку церкви в селе каком-нибудь. А он снова согрешил, решив удовлетворять собственные потребности, не думая о других.

– Он считает, что делает всё на благо общества, – говорила Глаголева. – Что он спасает людей от корпорации Хранителей.

– Устроил второе пришествие? – нервно усмехнулась Джу.

– Вполне возможно.

Всё-таки верующие и вправду были какими-то помешанными. Стремящимися к идеалам.

В этом их интересы совпадали с интересами корпорации. Штука в том, что идеалы у них были разные. И каждый считал, что его идеалы – самые правильные.

Теперь необходимо было оценить масштаб бедствия. А именно – осознать, сколько людей встало на сторону Виталия Игоревича.

– Среди моих друзей, насколько мне известно, никто не считает его авторитетом и никогда не считал, – призналась Алина. – Они все скорее бы на каторгу пошли, чем на службу этому клоуну в перьях.

– Не слышали никаких разговоров, заговоров, обсуждений? – поинтересовалась Джулия и покосилась в сторону Президента. Аманда не могла их сейчас понять, но если бы знала этот заковыристый, как ей казалось, русский язык, то наверняка бы поддержала эту беседу.

Ведь в Штабе творилось почти что то же самое. И пока они обвиняли Москву в беспорядках, у них самих был такой хаос, который тоже необходимо было разгребать.

Стоило вспомнить Церемонию удаления. Какой гам потом поднялся среди Сотрудников! И всё почему? Да потому, что они были недовольны ситуацией. Почему-то когда люди чем-то недовольны, они не находят ничего лучше, чем бунтовать, хотя могли бы начинать делать самостоятельно какие-нибудь шаги для исправления того, что им не нравится.