— Он с большого трамплина прыгает, — сказал Петя.

— Ну и как? — заинтересовался Шиков. Грин опустил голову.

— Лыжи сломал. Я и опоздал поэтому.

— Я же говорю, темной не миновать, — повторил Тарасов.

— Ну хватит, — Морозов подошел к вешалке, оделся. — Кто Грина тронет, будет иметь дело со мной. Идемте к начальству.

* * *

Взрослые на банкет не допускались. Распорядителем начальник лагеря назначил Морозова. Тот усадил ребят, сказал пышную речь во славу повара, и пир начался.

Великолепие стола Грина не обрадовало. Он не знал точно, как обращаться с тортами и пирожными, не разбирался в очередности блюд и имел смутное представление о том, что можно резать ножом, а что нельзя.

Морозов отвел ему место между Таней и Лидой. Сидели очень тесно. Боясь коснуться Лидиной ноги, Грин весь вечер держал правую ногу на весу. Ребята приступили к ужину, а Грин, глотая слюнки, мучился над проблемами этикета. Чтобы как-то обезопасить себя, он тихо сказал Лиде:

— Я, наверное, сейчас буду есть страшно некультурно.

Лида с удивлением посмотрела на него и улыбнулась. Грин заметил, что сидящий напротив Флит отложил вилку и уставился ему в рот, ожидая, когда Грин начнет есть некультурно.

Красный от смущения и досады, Грин схватил кусок торта, разломил его руками пополам и в два приема, давясь, как гусак, проглотил обе половинки. Грину даже аплодировали. Больше, однако, он не отважился взять что-либо и сидел, голодный, несчастный, запивая горе чаем.

После ужина ребята собрались в клубе, где устроили танцы и почту. Танцевать Грин не умел и написал только одно письмо. Он сунул его почтальону и тут же ушел на улицу. Было темно. Свет из окон длинными уродливыми косяками падал на чистый снег, продирался сквозь гребенку забора и полосатый, как тигр, крадучись, уползал в лес.

Ступая по самой кромке оконного отсветь, Грин пошел на поляну, где в первый день лагерной жизни играл в следопыта. Посреди поляны малыши построили снежную крепость. Грин стал ходить вокруг нее, обивая выступы. Вдруг ему почудились шаги. Грин отбежал к елям и спрятался в тень.

На поляну вышла девочка.

— Лида? — позвал Грин.

— Саша?

У Грина болезненно сжалось сердце. Он вышел на свет.

— Это я, — сказал он.

Лида близоруко сощурила глаза.

— Ах, это ты, Грин! — В ее голосе прозвенело раздражение. — Какую глупую записку ты написал!

— Лида, — сказал Грин. — Я хочу тебе сказать… Мы ведь завтра уезжаем. Лида, я не Грин. Меня зовут Сережей.

— Сережей?

— Да, Сережей. — Грин посмотрел ей прямо в глаза. — Это гадко лгать, правда?

Конечно, но ты напрасно сказал мне свое имя. Грин — это романтично! А Сережа?.. — Лида пожала плечами.

Грин вспыхнул.

— Эх, ты! А я думал, что ты хорошая! А ты красивая но злая. Даже Сашка боится тебя.

— Шиков?

— А кто же еще! Он целых три года не может сказать, что хочет дружить с тобой.

— Гринчик, какой ты еще маленький! Но ты скажи своему Сашке, что он дурак.

— Почему?

— Почему, почему!..

— Постой! — догадался Грин. — А как же Морозов?

— Ну что вы пристали ко мне с Морозовым? Я с ним дружу, но это совсем другое. Гринчик, милый, ты не обижайся. Ведь мы с тобой друзья, правда?

Лида нетерпеливо поправила шапочку.

— Ну, я пойду, Сережа. Там танцуют.