– Значит, твоя мать так его и спасла, этого американца? Просто кормила грудью, и все? Нет, решительно, нет ничего прекраснее женщины!

Я задумался.

– Нет, на самом деле она спасла его не этим.

По ее мнению, мы все с самого начала ошиблись в диагнозе. Она полагала, что Шериф умирал не от перенесенных страданий; и уж тем более не от прожорливого солитера. Она даже не была уверена, что это уколы Серфинга так подорвали его здоровье… Наркоторговцы, побои, пули, отрава и солитер, все это составляло его повседневную жизнь, этот человек мог вытерпеть и гораздо большие беды. Нет, его изводили угрызения совести. «Он не мог простить себе смерть Манфреда», – объяснила нам мама. «Но кто же, в конце концов, этот Манфред?» – спросила Тереза. «Призрак, поселившийся у него в сознании, – ответила мама, – и намного ужаснее его солитера!»

И мама заключила сделку с Шерифом. Она вызвалась воскресить Манфреда, вот и все. «Я это ему сразу и предложила: другой Манфред за твоего Манфреда, жизнь за жизнь, сделай мне маленького Манфреда, и твой оставит тебя в покое, слово женщины!»

– Так ваш Шериф воскресил Манфреда и слинял? – спросил Лусса с Казаманса. – Так просто, ни «спасибо», ни «до свидания», ничего?

– Нет, почему, он черкнул словечко.

– Что именно?

– «Вспоминайте Исаака».

– «Remember Isaac»? Этого-то я и боялся.

Я поднял глаза на Луссу. Он качал головой, не решаясь поверить только что услышанному.

– Что такое, Лусса?

– Даже боюсь сказать тебе это.

– Лусса…

– Ты мне не поверишь.

– А ты попробуй.

– Я знаю этого парня.

– Какого парня?

– Твоего шерифа, мой мальчик, отца Малыша, я его знаю.

– Ты с ним знаком?

– В общем, я знаю, кто он. Полагаю… хотя это…

Я посмотрел Луссе прямо в глаза, я взял его руки в свои, и я начал вдалбливать ему слова маленькими точными ударами молотка, прибивая точки над «i»…

– Так ты его знаешь или ты его не знаешь? Не валяй дурака, Лусса, вспомни, что Малыш изводит себя голодом… если ты знаешь его отца, приведи его к нам, как можно быстрее… но если ты его не знаешь, если ты только полагаешь… не думаю, чтобы Малыш мог удовлетвориться какими-то предположениями…

Лусса никак не мог решиться; потом он поднялся, все еще раздумывая.

– Ты будешь дома сегодня вечером?

– А где же мне еще быть?

– Ну, жди тогда, я приду.

– И приведешь отца Малыша?

Он отмахнулся и направился к выходу.

Придя домой, я обнаружил, что Малыш стал уже просто прозрачным. Я поставил его перед настольной лампой. Вне всякого сомнения: еще несколько дней поста – и сквозь него уже можно будет читать.

– Когда же ты решишься что-нибудь предпринять? – спросила меня Тереза.

Я посмотрел Малышу в глаза.

– Ты не хочешь поесть? Ну хоть немножко? Чтобы порадовать меня, а? Нет? Хоть что-нибудь? Йогурт там? Бутерброд? Чипсы?…

Малыш ответил:

– Я предпочел бы моего папу.

И так и не притронулся к ужину.

Я только начал укладывать детей спать (Малыш отправлялся на пустой желудок в туннель ночи, ведущий к третьему дню его поста), когда в дверь позвонил Лусса.

Я кинулся ему открывать.