|
Никак нельзя представить себе, чтобы эту характеристическую и оригинальную черту Сократова труда повторил какой-либо другой греческий историк древней Церкви. Чего, однако же, нельзя было ожидать, то именно и случилось с Созоменом. Созомен вносит в свою историю большую часть известий Сократа о новацианах, повторяет даже буквально суждения этого последнего о них; он, подобно своему предшественнику, не находит большого различия между православными и новацианами, говорит о том, что новацианская партия совсем было слилась с Православной Церковью во времена арианских смут, и что только случайные причины помешали осуществиться этому делу, стоит за строгую покаянную дисциплину новациан — словом, Созомен не думает делать никаких поправок в воззрениях Сократа на раскольническую новацианскую партию. Видно, что Созомена ничто не побуждало выразить свое различие в суждениях от Сократа даже в таких случаях, где этого естественнее всего было ожидать. Из всего, что сказано о церковно-исторических воззрениях Созомена и Сократа, следует, что издавая свой труд, столь мало разнящийся по содержанию от Сократова, Созомен не имел в виду дать новое, собственное освещение исторических фактов, такое, которое бы делало понятным предприятие разбираемого историка.
Нельзя ли думать, спрашивает еще себя Гарнак, что Созомен составил свой труд для другого круга читателей, чем на какой рассчитывал Сократ, и не мог ли он рассчитывать на то, что здесь, в этом кругу, труд его предшественника не известен и не будет известен? Это есть самое вероятнейшее предположение, заявляет Гарнак. Но если так, то плагиат, какой позволил себе Созомен, — его труд появился вслед за Сократовым, — даже и для тех времен и тогдашних литературных условий является изумительным. Издавая свой труд, Созомен прямо хотел ввести в обман читателей. Вот как начинает Созомен свою «Историю»: сказав о том, что им сделан очерк истории первых трех веков, на основании Евсевия, он затем пишет: «Теперь я попытаюсь изобразить, что случилось после того. Я буду рассказывать о таких явлениях, каких я был очевидцем, и о таких, о каких я узнал от лиц знающих и очевидцев. О том же, что случилось еще раньше, о том я собрал сведения из церковных постановлений, из соборных деяний, из императорских и епископских посланий, часть которых еще и теперь хранится в царских палатах и церквах, а другая часть находится в руках ученейших мужей. Сначала я хотел их целиком внести в «Церковную историю», но потом нашел, что это увеличивает размеры труда, и потому решился кратко передавать их содержание. Только в тех случаях, где смысл документа составляет предмет спорный и понимается неодинаково, я счел за лучшее привести документ сполна, чтобы истина являлась в должном свете». Рассуждающий и пишущий таким образом должен, замечает Гарнак, представить ясные доказательства самостоятельного изучения предмета, но этого мы напрасно стали бы требовать от Созомена, тем более что если, где, то в особенности по части соборных деяний, императорских посланий, епископских посланий, он всецело зависим от Сократа. И замечательно, что хотя Созомен пользовался Сократом как готовым источником, он, однако же, совсем не упоминает о нем. Такого рода плагиат, как «История» Созомена, мог благополучно сойти с рук в том случае, если бы он назначался для таких читателей, которые ничего не знали о «Церковной истории» Сократа и впредь могли не знать о ней. Таких читателей и имел в виду Созомен. В заключение «Введения» в свою «Историю» Созомен говорит, что он много посвятил в ней внимания повествованиям о монахах, что он это сделал с тем намерением, чтобы выразить свою благодарность своим воспитателям и дать будущим монахам образцы для их философской (подвижнической) жизни. Поэтому можно считать вероятным, заканчивает свои выводы Гарнак, что Созомен назначал свой труд для особого круга читателей — для палестинских монахов, не имевших в то время, по-видимому, никаких отношений и сношений с монахами константинопольскими. |
