«Остановись», – печально молвил потусторонний голос, но розовый туман поглотил его.

Геннадий с разбега ударил аспиранта головой в лицо, но Рябинин не упал, он лишь пошатнулся, прижав ладони к разбитому носу. Между пальцев тут же густо потекла кровь.

– Merde! Racaille! (Дерьмо! Сволочь! – фр.) – прошипел Геннадий.

Неожиданно для самого себя он перешел на французский, хотя не говорил на нем уже лет десять и ему казалось, что он навсегда позабыл этот язык. Положительно, с ним творилось чтото непостижимое…

– Это были церковные деньги!

Рябинин резко отнял руки от залитого кровью лица.

– Стойте! – вскричал он. – Так вы сын Валентина Мокеева? Я вам все объясню! Деньги у…

Последнее, что увидел обиженный судьбой аспирант – это летящий ему в лицо предмет, на деле являвшийся ничем иным, как подошвой кроссовки. Геннадий с разворота ударил аспиранта пяткой. А последнее, что услышал Рябинин – противный хруст своих собственных шейных позвонков. …Обессилено шатаясь и все время задевая за один и тот же стул, Геннадий кружил по комнате, пока наконец не оказался возле Рябинина. Аспирант полулежал на полу, запрокинув голову на диван.

Геннадий, отдуваясь, раскачивался над неподвижной фигурой, перед его глазами плыли кадры какого-то фильма. «Ах да, сонная артерия… Всегда щупают сонную артерию», – пронеслось в его сознании.

Он в изнеможении рухнул на колени и долго скользил пальцами вдоль шеи Рябинина. Потом увидел его пустые, остановившиеся глаза.

Аспирант был мертв.

Глава сорок вторая

– Батюшка, подайте Христа ради…

Геннадий потряс головой, будто просыпаясь.

– Что-что?

За ним семенила старуха в шерстяных ботиках и косынке. «Кажется, у нее больные ноги», – вспомнилось Геннадию.

– Я говорю, подайте на хлебушек в честь праздничка.

Геннадий рассеянно пошарил по карманам.

– Извини, Глафира, ничего нет.

И, не оборачиваясь, пошел дальше. Он хотел было сказать, что никакой он теперь не батюшка, но не стал.

На аллее сквера горели фонари, и тут только до Геннадия дошло, что уже одиннадцать вечера. Гм, не время для сбора подаяний. «А ее сын-алкоголик на ночь глядя из дому выгоняет, чтоб на водку ему набрала», – всплыли в памяти слова псаломщика Вадима.

Эх, Вадим, виноват я перед тобой…

Да! Надо успеть сделать что-то важное… Вспомнил: Леха просил прийти, там у него беда большущая стряслась. Сергей-то, поди, уже в самолете, летит в свою Венецию навстречу счастью…

Ноги вынесли Геннадия к единственному в городе телефону-автомату, который, кстати, усилиями местных умельцев работал бесплатно. Геннадий вошел в будку без стекол, набрал номер.

Справа багровым неоновым светом вспыхнула вывеска магазина «Пеликан», через перекресток проехала патрульная машина с включенными проблесковыми огнями.

Телефон Лехи не отвечал, и Геннадий зачем-то набрал номер Сергея. Тоже глухо. Все правильно, Серега теперь далеко-далеко…

И все-таки, сам не зная почему – на всякий случай, наверное, – Геннадий накрутил телефон матери Сергея. Да нет, не на всякий случай. Просто ему очень захотелось услышать хоть одну хорошую новость.

– Алло, Вероника Александровна? Это Геннадий…

Сквозь безудержные рыдания, из разрозненных слов Геннадий сложил картину случившегося. Глупо переспросил:

– Как вы сказали? Убит? А что он делал в сочинском поезде?..

И осторожно повесил трубку на рычажки. Медленно повернулся.

В багровых отблесках неона прямо на него смотрело картонное лицо розовощекого, улыбающегося пионера.