Но подвергать третьему кругу всех этих бессмысленных унижений Ирку, с ее стихами и прозой, с ее любовью к комнатным цветам, с ее словечками, ее рисунками, ее английским в совершенстве, с ее третьим месяцем, в конце-то концов… нет, только желание ребенка любой ценой играть на скрипке удержало меня от скандала. Ребенок хочет играть на скрипке. Ребенок будет играть на скрипке.

Через день нам заверили подписи членов семьи, мы поехали в отделение милиции, два часа ждали, пока вернется откуда-то нужный нам человек, полчаса ждали, пока он сосредоточится, еще три минуты – пока он подписывал бланк, потом отнесли все обратно в РЭУ, из РЭУ наши документы – уже без нас – поехали в паспортный стол, а оттуда нам их через неделю вернули с заветной бумажкой, позволяющей Ирке лечиться, а дочери – учиться.

Через год эту процедуру надо будет повторить. Хватит, понимаете, этой либеральной гнили. Империя начинается с послушания. А послушание проверяется и воспитывается идиотизмом законов. Потому что человека надо закрепостить, а главное условие всякого закрепощения – всеобщая убежденность в том, что закон выше здравого смысла.

И вот я думаю: если моя страна на протяжении десяти школьных лет забивала меня по шляпку за то, что я не такой, как все; если в МГУ она пять лет учила меня истории КПСС и партийно-советской печати; если два года мытарила в армии; если потом заставляла ради мало-мальски достаточных для жизни денег работать на пяти равно бессмысленных работах; если я хватаюсь за любую поденщину, чтобы выжить; если моей безопасности не гарантирует даже взвод милиционеров, которым глубоко плевать на то, что со мной делают у них на глазах; если, наконец, для регистрации любимой женщины я должен в течение месяца носиться по инстанциям и выслушивать то злорадные, то хамские комментарии,- скажите мне, дорогие товарищи, на каких незыблемых основаниях должен держаться мой патриотизм?

1999 год

Дмитрий Быков

Как я был на объединительном съезде

Последнее слово в прениях на III съезде союза «Единство и Отечество» было предоставлено секретарю Политсовета «Отечества» Андрею Исаеву – видимо, не без умысла. Не может быть, чтобы на таком отрежиссированном мероприятии что-нибудь произошло просто так. Исаев был страшен. Он начал на такой высокой ноте, что казалось: выше нельзя. Но оказалось – можно.

– В этом зале,- начал он,- никто не усомнится, что наша партия необходима! Население России ждет этой партии! Но стоит открыть любую… из сегодняшних газет… дышащих ненавистью… и выяснится… что наша партия… не нужна никому!!!

Зал беспокойно зашевелился.

Из своей начальной констатации Исаев сделал довольно неожиданные выводы. По всей логике событий, он должен был бы доказать враждебной прессе насущную необходимость своей партии. Однако вместо этого он призвал разобраться с враждебной прессой и ушел на свое место в президиуме под неутихающий аплодисмент.

Соотечественники, страшно. И хотя у журналистов есть все основания пороптать – сперва их час морили холодом на входе в Кремль, потом еще час душили жаром в крошечном предбаннике Кремлевского дворца съездов,- отчет о III съезде «Единства и Отечества» хочется выдержать в восторженных или по крайней мере нейтральных тонах. Тем более что стилистика мероприятия, на котором все голосовали единогласно и выступали в унисон, более чем располагает к такому советскому стилю. Никогда еще я не видел в одном месте столько начальства с бирками. Все покорно нацепили депутатские бейджики с синей полосой и ходили группами, держась земляков. Это были родные начальственные лица – набрякшие, значительные, с маленькими глазками; такие люди обращаются друг к другу по имени-отчеству и на ты, умеют приказывать челяди и в любой момент готовы взорваться начальственным же криком.