Жила-была женщина, которая когда-то была той девочкой, что села на пароход, шедший в Америку, и всю дорогу ее тошнило, но не от морской болезни, а потому, что она была беременна. Когда она это поняла, то написала мальчику. Каждый день она ждала от него письма, но ответ так и не пришел. Она становилась все больше и больше. Она старалась это скрыть, чтобы не потерять работу на фабрике одежды. За несколько недель до рождения ребенка она узнала от кого-то, что в Польше убивали евреев. «Где?» — спросила она, но никто не знал. Она перестала ходить на работу. Ей не хотелось вставать с постели. Через неделю сын хозяина пришел ее навестить. Он принес еды и поставил букет цветов в вазу рядом с кроватью. Когда узнал, что она беременна, позвал акушерку. Родился мальчик. Однажды молодая мама села в постели и увидела, как сын хозяина укачивает ее ребенка и на них светит солнце. Через несколько месяцев она согласилась выйти за него замуж. Через два года у нее родился второй ребенок.

Мужчина, ставший невидимкой, стоял у нее в гостиной и слушал все это. Ему было двадцать пять лет. Он очень изменился с тех пор, как видел ее в последний раз, и сейчас какой-то части его хотелось рассмеяться холодным резким смехом. Она дала ему маленькую фотографию мальчика — ему было уже пять лет. Рука у нее дрожала. Она сказала: «Ты перестал писать. Я думала, ты умер». Он посмотрел на фотографию мальчика, который вырастет похожим на него, который, хотя он этого тогда не знал, пойдет учиться в колледж, влюбится, разлюбит, станет известным писателем. «Как его зовут?» — спросил он. «Я назвала его Исааком». Они долго стояли молча, пока мужчина смотрел на фотографию. Наконец он все же сумел выговорить три слова: «Пойдем со мной». Снизу с улицы донеслись детские крики. Она изо всех сил зажмурилась. «Пойдем со мной», — сказал он, протягивая ей руку. По лицу ее катились слезы. Три раза он просил ее. Женщина покачала головой. «Не могу, — сказала она, опустив глаза. — Пожалуйста, не надо». И он совершил самый трудный в своей жизни поступок: взял свою шляпу и ушел.

Мужчина, когда-то бывший мальчиком, который обещал не влюбляться в другую, пока жив, сдержал свое обещание, но не из упрямства или даже особой верности. Он просто не мог иначе. Он прятался три с половиной года, так что после этого ему вовсе не казалось невероятным прятать свою любовь к сыну, который не знал о его существовании. В конце концов, этого хотела единственная женщина, которую он когда-либо любил. В конце концов, так ли трудно мужчине скрывать что-то еще, если сам он перестал существовать?

Вечером накануне того дня, когда надо было приступить к работе натурщика в классе рисования, меня переполняло нервное возбуждение. Я расстегнул рубашку и снял ее. Потом расстегнул брюки и тоже снял их. Потом майку. Трусы. Я стоял перед зеркалом в коридоре в одних носках. С детской площадки, через улицу, доносились крики играющих детей. Шнур от выключателя лампы был прямо у меня над головой, но я за него не потянул. Я стоял и смотрел на себя в обычном вечернем свете. Никогда не считал себя красивым.

Когда я был маленьким, мама и мои тетки обычно говорили, что я вырасту и стану  красивым. Я понимал, что тогда во мне не было ничего особенного, но считалось, что со временем что-то должно измениться к лучшему. Не знаю, на что я рассчитывал. Что мои уши, торчавшие под абсолютно немыслимым углом, встанут на место? Что голова вырастет, чтобы подходить ушам по размеру? Что волосы, похожие на ершик для унитаза, со временем распрямятся и станут блестеть на солнце? Что мое малообещающее лицо — тяжелые, как у лягушки, веки, тонкие губы — каким-то образом превратится во что-то менее жалкое? Много лет я каждое утро подходил к зеркалу с надеждой.