|
Еще раз осмотрев камеру, он окончательно убедился, что на окно надежды нет. Мощный прожектор, установленный внутри ствола вентиляционного люка, исключал какое‑либо проникновение солнечного света в камеру. Он вытянулся на койке и уставился в потолок. В центре его белел плафон светильника, но тут же он обнаружил другой – на стене прямо над его головой, заключенный в прочный круглый стеклянный колпак. Вначале он решил, что это лампа для чтения, но не нашел выключателя. Приподнявшись на койке, он внимательно осмотрел новую лампу и вдруг, пораженный, вскочил. Да ведь это же часы! Он прижал обе руки к белому стеклянному шару и внутри увидел цифры и стрелки – они показывали 16:53. Что ж, примерно столько и должно быть сейчас. Значит, часы идут, они показывают время! Что это? Злая шутка, попытка «перевоспитать» злоумышленника таким странным образом? Он громко застучал в решетку двери камеры.
– Что случилось? А‑а, часы. Чем они тебе мешают? – спросил его надзиратель, войдя в камеру и тут же оттеснив Ньюмена подальше от двери. – Ничего не случилось. Но зачем здесь часы? Это нарушение закона. – А, вот что тебя беспокоит, – надзиратель пожал плечами. – В нашей тюрьме другие порядки. Вам всем сидеть здесь да сидеть. Надо, чтобы вы знали время. Лишить вас такого удовольствия было бы слишком несправедливо. Кстати, ты умеешь их заводить? Вот и ладно. – Он захлопнул за собой дверь и повернул ключ. Улыбнувшись Ньюмену через решетку, он напоследок добавил: – Впереди у тебя много дней, сынок, скоро ты это поймешь. А часы помогут тебе их считать. С необъяснимым чувством волнения Ньюмен снова растянулся на койке, подложив под голову свернутое одеяло, и уже не сводил глаз с часов. Они шли отменно, их питало электричество, и минутная стрелка, подрагивая, перескакивала с деления на деление. Так он лежал не менее часа, а потом поднялся и стал раскладывать свои пожитки, то и дело поглядывая через плечо на часы, словно не верил, что они есть и идут. Странная милость, оказанная ему правосудием, хотя платить за это придется двадцатью годами жизни, просто восхищала его. В течение двух недель он пребывал в этом состоянии несколько иронической эйфории, как вдруг однажды обратил внимание на то, как раздражающе громко тикают часы в мертвой тишине камеры… |
