– Да, конечно. Задавай свой вопрос.

Ворон наклонил голову набок.

– Тебе нравится это писать?

– Что – это?

– То, что ты пишешь. Отражение жизни. Иногда я читаю твои, так сказать, произведения. Тебе нравится это писать?

Молодой человек внимательно посмотрел на птицу.

– Это литература, – объяснил он, словно беседовал с ребенком. – Настоящая литература. Настоящая жизнь. Наша действительность, как она есть. Задача писателя – показать людям мир, в котором они живут. Мы держим для них зеркала.

Молния расколола ночное небо. Молодой человек выглянул в окно: в ослепительной вспышке небесного пламени силуэты скрученных голых деревьев, похожих на черные кости, и руины аббатства на дальнем холме казались особенно мрачными и зловещими.

Ворон прочистил горло.

– Я спросил, тебе нравится это писать?

Молодой человек посмотрел на птицу, потом отвел взгляд и молча покачал головой.

– Вот поэтому ты и пытаешься убивать свои вещи насмешкой, – заявил ворон. – Когда ты делаешь злую сатиру на избитые фразы и однообразные серые будни, в тебе говорит не сатирик. Все дело в скуке. Тебе наскучили обыденность и повседневность. Тебя уже не возбуждает жизнь, как она есть. Неужели ты не понимаешь? – Ворон помедлил, поправляя клювом топорщившееся перо, а потом строго спросил: – А ты никогда не задумывался... может быть, тебе стоит начать писать фэнтези?

Молодой человек рассмеялся.

– Фэнтези?! Слушай, я пишу настоящие книги. Настоящую литературу. Фэнтези – это не жизнь. Эзотерические мечты, красивые выдумки, которые меньшинство пишет для меньшинства, это...

– Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Я приверженец классической школы, – сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Тайны замка Удольфо», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. – Это литература.

– Никогда, – сказал ворон. И больше он не произнес ни слова, отныне и впредь. Ворон сорвался с бюста, расправил крылья и вылетел из кабинета – в темноту, ждущую за распахнутой дверью.

Молодой человек зябко повел плечами. Потом перебрал в уме стандартные темы фэнтези: автомобили, игра на бирже, сезонные транспортные билеты, домохозяйки и полицейские, советы психологов и реклама моющих средств, подоходный налог, дешевые рестораны, глянцевые журналы, кредитные карточки, уличные фонари и компьютеры...

– Да, это чистой воды эскапизм, – сказал он вслух. – Но не в этом ли главное стремление человека: порыв к свободе, тяга избегнуть обыденности?

Молодой человек вернулся к письменному столу, собрал страницы своего незаконченного романа и безо всякого сожаления убрал их в нижний ящик стола: к пожелтевшим старинным картам, зашифрованным загадочным завещаниям и документам, подписанным кровью. Пыль взметнулась потревоженным облаком, молодой человек закашлялся.

Он взял новое перо, заострил его перочинным ножом. Окунул кончик пера в чернильницу. И снова начал писать:

Амелия Эрншоу отрезала два ломтика серого хлеба с отрубями, положила их в тостер и нажала на кнопку ВКЛ. Она настроила таймер на «сильно поджаристый», как любит Джордж.

Сама Амелия любила чуть-чуть подрумяненные золотистые тосты, без коричневой корочки. И ей больше нравился не серый, а белый хлеб, пусть даже в нем не было никаких витаминов и прочих полезностей. Она не ела белого хлеба уже лет десять.

Джордж сидел за столом и читал газету. Он даже не посмотрел на Амелию. Он никогда на нее не смотрит.

«Я его ненавижу», – подумала она, и это простое, по сути, действие – облечение эмоций в слова – несказанно ее удивило.