Она была одета, как цыганская королева в каком-нибудь театральном спектакле или как мавританская принцесса. Ее нельзя было назвать красивой в общепринятом понимании, и тем не менее она была очень красивой. Или лучше сказать, выразительной. И в ней не было цветов, в моей памяти она осталась в оттенках желтого и черного.

Я слегка вздрогнул от неожиданности, как бывает всегда, когда видишь кого-то там, где ты не ждал никого увидеть, и машинально сказал:

– Здравствуйте.

Женщина не ответила на приветствие. Она просто смотрела на меня.

Я спросил:

– Вы кого-нибудь ищете? – Ну или что-нибудь в этом роде.

И она вновь ничего не сказала.

Она просто стояла и молча смотрела на меня, эта странная женщина, в нашей невероятной глуши, женщина, одетая, как существо из сна. Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась, и эта улыбка очень мне не понравилась.

И вдруг я понял, что мне страшно: невероятно, непостижимо страшно, как бывает во сне, и я быстро пошел вниз по улице и завернул за угол. Сердце бешено колотилось в груди.

За углом я остановился, постоял пару секунд, а потом осторожно выглянул из-за дома и посмотрел на улицу. Под фонарем никого не было.

Я был в пятидесяти шагах от дома, но я не мог, просто не мог развернуться и пойти обратно. Я был слишком напуган. Вместо этого я побежал по темной аллее под сенью высоких деревьев, обрамлявших ее с двух сторон – побежал в старый город, к дому своей подруги, и добрался туда, запыхавшийся и дрожащий, перепуганный до полусмерти, как будто за мной гнались все гончие ада.

Я рассказал ей свою историю, и мы позвонили моим родителям, и те сообщили, что под фонарем никого нет, и согласились, хотя и не слишком охотно, приехать за мной и отвезти домой, чтобы мне не пришлось идти пешком.

Вот, собственно, и вся история. Хотелось бы как-то ее дополнить: например, написать, что потом я узнал, что лет двести назад на том месте сожгли цыганское поселение, или что-нибудь в этом роде – чтобы у истории было логическое завершение, чтобы у нее появился сюжет, – но никакого цыганского поселения не было.

Поэтому, как и во всех остальных случаях, когда в моей жизни случается странное, эта история так и останется без объяснений. И у нее не будет сюжета.

В памяти сохранились лишь желто-черная улыбка той женщины и тень страха, который пришел потом.

ПОСЛЕ ЗАКРЫТИЯ

Closing Time

Перевод. А. Аракелов

2007

В Лондоне еще остались клубы. Старинные и имитирующие старину, с вытертыми диванами и трескучими дровами в каминах, газетами, диспутами или традиционным безмолвием; и совсем новые, вроде «Граучо» и его многочисленных копий, куда захаживали актеры и журналисты, желавшие показаться на людях, выпить, насладиться своим сиятельным одиночеством или даже поговорить. У меня есть друзья в клубах обоего типа, но сам я не состою ни в одном из Лондонских клубов. Уже нет.

Много лет назад, буквально полжизни назад, будучи молодым журналистом, я вступил в один клуб. Единственной причиной его существования был строгий закон о лицензировании питейных заведений, запрещавший пабам продавать горячительное после одиннадцати. Этот клуб под названием «Диоген» представлял собой комнату над магазином грампластинок в узком проулке, который выходил на Тоттенхэм-Корт-роад. Владела им веселая пухлая женщина по имени Нора, и сама тоже не дура выпить. Нора не уставала отвечать всем, кто интересовался – как, впрочем, и тем, кто не очень, – на вопрос, почему клуб получил такое имя: потому, дорогуша, что она все еще ищет правильного человека. Вверх по узкому пролету – и в зависимости от Нориного каприза перед вами могли распахнуться – а могли и не распахнуться – двери клуба. У заведения не было определенных часов работы.