Отступая, Рупа выдавила из себя смешок.

— Но у меня ничего нет. Потому я и пришла сюда ночью. Только ради сына.

— Кое-что у тебя есть. — И он сжал ее левую грудь. Рупа откинула его руку. — Мне стоит только закричать, — предупредил он и просунул руку под блузку. Женщина содрогнулась, но на этот раз вытерпела.

Мужчина подвел ее, сжавшуюся от ужаса, к подстилке и одним быстрым движением разорвал на груди блузку. Рупа прикрылась руками. Он откинул ее руки и зарылся лицом в груди, посмеиваясь над ее попытками увернуться.

— Я отдал тебе так много апельсинов. Неужели не позволишь насладиться твоими нежными манго?

— Пожалуйста, отпустите меня.

— Сначала ты отведаешь моего баклажана. Раздевайся.

— Прошу вас, отпустите.

— Мне стоит только закричать.

Раздеваясь, она плакала, потом легла на подстилку, как он велел. Она плакала все время, пока он тяжело дыша двигался в ней. Ветер шелестел листвой деревьев, стоявших бесполезными часовыми. Завыла собака, к ней присоединились другие. Кокосовое масло с волос мужчины стекало струйками по ее лицу и шее, оставляло грязные пятна на груди. Рупа задыхалась от этого запаха.

Через несколько минут мужчина скатился с ее тела. Схватив одежду и мешок с апельсинами, Рупа побежала голая по апельсиновой роще. Только убедившись, что ее не преследуют, она остановилась, чтобы одеться.

Когда жена пришла домой, Дукхи притворился, что спит. Ночью он слышал ее приглушенные рыдания и догадывался по шедшему от нее запаху, что произошло. Ему хотелось подойти к ней, поговорить, утешить. Но он не знал, какие тут нужны слова, а еще боялся слишком много узнать. Дукхи молча плакал, избывая в слезах стыд, ярость, унижение, этой ночью ему хотелось умереть.

Утром Рупа вела себя так, будто ничего не случилось. Дукхи тоже промолчал, и они ели апельсины.

Спустя два года после рождения Ишвара, у них родился еще один сын. Его назвали Нараяном. На груди у младенца было темно-красное родимое пятно, и пожилая соседка, принимавшая роды, сказала, что видела такой знак раньше: «Это означает, что у него смелое и великодушное сердце. Вы будете им гордиться».

Новость о рождении у супругов второго сына вызвала зависть у тех представителей высших каст, что поженились в то же время, что и Дукхи с Рупой. Некоторые женщины оставались бесплодными, другие никак не могли дождаться потомства мужского пола. Они чувствовали себя обделенными: за рождение дочерей их жестоко наказывали мужья и их родственники. Иногда им приказывали потихоньку избавиться от новорожденной. И женщинам приходилось душить дочерей пеленками, травить или изнурять голодом.

— Что случилось с миром? — жаловались они. — Почему в доме неприкасаемого растут два сына, а в нашем ни одного? Что может чамар дать своим сыновьям? За что боги наградили его? Все пошло не так. Кто-то в деревне оскорбил высшие силы, нужно провести обряды, умилостивить богов, чтобы пустые сосуды наполнились мужским семенем.

Но одна из бесплодных жен была сторонницей другой — земной — теории. «Возможно, эти мальчики вовсе не сыновья Дукхи, — говорила она. — Чамары могли похитить новорожденных на стороне, из семьи брахманов например, — это все объясняет».

Когда поползли такие слухи, Дукхи забеспокоился о безопасности семьи. Первым делом он стал тише воды, ниже травы. Если он видел на дороге кого-то из высшей касты, то мгновенно падал ниц — на некотором расстоянии, чтобы его тень не загрязняла их путь. Он сбрил усы, хотя их длина и форма соответствовала его касте: уголки смиренно свисали, в то время как у высших каст они гордо загибались вверх.