— Так его не арестовали, раз он вышел сегодня ночью из своего дома?

— Он не вышел из своего дома.

— Ну знаете, это что-то уж слишком сложно…

— Очень просто, господин префект. В доме на площади Клини, как и во всех домах, служащих Арсену Люпену, имеется два выхода.

— А вы этого не знали?

— Я только что узнал об этом, осматривая его квартиру.

— Там никого не было?

— Никого. Сегодня утром его слуга Ахил увез даму, которая проживала у Люпена.

— Как ее зовут?

— Не знаю, — ответил Прасвилль после минутного колебания.

— Известно ли вам, под каким именем проживал Люпен?

— Под именем господина Николь, профессора словесности. Вот его визитная карточка.

Не успел он докончить фразу, как швейцар доложил префекту полиции, что его немедленно требуют в Елисейский Дворец, куда уже прибыл президент совета.

— Сейчас отправляюсь, — и прибавил сквозь зубы: — Сейчас решится судьба Жильбера.

Прасвилль бросил как бы невзначай:

— Как вы думаете, его помилуют?

— Ни в коем случае. После сегодняшнего приключения это было бы неслыханно. Завтра же Жильбер расплатится за свои грехи.

В это время швейцар подал Прасвиллю визитную карточку. Тот, посмотрев на нее, задрожал и прошептал:

— Проклятая собака. Вот нахальство.

— Что случилось? — спросил префект полиции.

— Ничего, ничего, — уверял Прасвилль, не желавший ничьей помощи в этом деле. — Неожиданный визит, результат которого я скоро буду иметь честь сообщить вам.

Он ушел, бормоча:

— Ну и нахальство же.

На карточке было напечатано:

«Господин Николь, профессор литературы».

Последняя битва

Проходя к себе в кабинет, Прасвилль узнал в сидящем в приемной на скамейке субъекта с круглой спиной, с бумажным зонтиком, в помятой шляпе и в одной перчатке господина Николь.

— Это он, — сказал себе Прасвилль.

Однако были и сомнения: не подослали ли ему какого-нибудь другого Николя? Но раз он явился сам, значит, он не подозревает, что его инкогнито раскрыто! Он вновь произнес:

— Все-таки каков нахал!

Он закрыл дверь своего кабинета и позвал секретаря:

— Лартиг, я приму здесь одно довольно опасное лицо, разговор с которым, по всей вероятности, окончится свалкой. Будьте любезны, как только приведете его сюда, принять все меры предосторожности, пригласите человек двенадцать надзирателей и разместите их в вашем кабинете и в передней с определенным наказом: по первому звонку явиться сюда всем с револьверами в руках и окружить этого субъекта. Вы поняли?

— Да, господин секретарь.

— Главное, не медлите, валите толпой в полной боевой готовности, так сказать. Теперь пригласите, пожалуйста, господина Николя.

Лишь только тот вышел, Прасвилль бумагами скрыл кнопку электрического звонка на своем столе, а из книг сделал прикрытие для двух револьверов порядочных размеров.

«Теперь, — говорил он себе, — закончим игру. Если у него есть список двадцати семи, возьмем список. Если списка у него нет, возьмем его самого. А если можно, заберем и то, и другое. Люпен и список в один день, особенно после утреннего скандала, вот что меня подняло бы в глазах начальства».

В дверь стучали. Он крикнул:

— Войдите. — И встал со словами: — Входите же, господин Николь.

Николь робко прошел в комнату, уселся на самый край предложенного ему стула и забормотал:

— Я хочу возобновить… наш вчерашний разговор… Простите мое промедление, сударь.