(О, где вы сейчас, Маня и Бритая Голова? Заботитесь о конспирации Монастыря, родившейся еще в те времена, когда Газета начала сколачивать и объединять кружки, и переходить к нелегальным формам работы? Или вычисляете вероломную Крысу, про­грызающую днище корабля и ухватывающую своими зубищами огромные ломти сверх­секретной информации?)

В номере мы сели за столик, он достал из портфеля блокнот и приготовился слу­шать.

Стараясь не размениваться на мелочи, я вывалил ему свою биографию, яркими мазками нарисовав самые значительные вехи, закончил просьбой о политическом убежи­ще и уставился ему в переносицу (примитивный, но верный прием, если хочется проде­монстрировать твердость воли).

Он отвел глаза и встал.

— Извините меня, Алекс. Вы можете побыть тут один час–полтора? Мне нужно посо­ветоваться. Если хотите, выпейте виски и почитайте газеты.

Я не возражал, и волшебник Гудвин удалился.

Я достал из бара бутылку «Старого контрабандиста» (мерзости этой я не пил со времен начала романа с «гленливетом»), чуть пригубил из стакана и почувствовал, что засыпаю — я умел проваливаться в сон быстро и легко, минут на десять, на час — счастливая привычка незабвенного сэра Уинстона Черчилля, разве не благодаря ей и коньяку он выдержал все ночные бдения во время войны? Пробуж­дение происходило точно: в голове щелкал педант–таймер, глаза раскрывались, и всадник летел на зов гор­на! За работу, шпион! И снова горн, и барабаны, барабаны, барабаны!

Но проснулся я от шелеста страниц и увидел Хилсмена, листавшего «Плейбой» под желтым тор­шером.

— Я не хотел вас будить, вы так сладко спали…— Сказано было с улыбкой доброго папаши, принесше­го плюшевого мишку в постель к любимой дочурке — Что ж, предвари­тельное решение принято, и нам вместе придется поработать. Вы, как профессионал, должны понимать, что на все требуется время… Вы давно готовились к этому? — Уже не папаша, а внимательный доктор, сейчас спросит: как сон? Как настроение? Был ли стул?

— И да, и нет. Конечно, готовился… много думал, но вот решиться… Я вам все рас­скажу подробно… не все так просто, как может показаться. Не знаю… наверное, я изъяс­няюсь путано, да и здоровье в последнее время пошаливает.

На что, на что, а на свое богатырское здоровье я не жаловался: выдуть мог ведро — и ни в глазу, давление 120 на 70, как у космонавта, пульс 60 в минуту даже при свидании с Франкенштейном. 120 при дьявольской нагрузке и через две минуты снова нормальный, не брали меня ни сквозняки, ни холодные камни, на которых любил сидеть (особенно на кладбищах), ни переходы пешком через льды.

— У нас хорошие врачи, они вам помогут… У вас нет с собой каких–нибудь письмен­ных материалов? — Уж очень он был деловит.

— Кое–что есть.

— Прекрасно. Я предлагаю вам поехать со мной за город. Там мы проведем не­сколько дней, спокойно поговорим…— Он внимательно наблюдал за мной сквозь улыбку, прикидывал, анализировал, мысленно сверял с инструкцией по работе с перебежчиками (ее мы читали!).

— Хорошо. Но я должен предупредить Кэти.

— Кто это?

— Моя будущая жена. — Я улыбнулся.

Он залоснился от счастья, семьянин великий, диву даешься, до чего любят амери­канцы идею брачной идиллии.

— Только придумайте хорошую легенду…

Все они одним миром мазаны, эти господа начальники! Совет паркетного развед­чика, не нюхавшего пороху. И кому? Задубевшему в боях Алексу, прошедшему огонь и воду, собаку съевшему на легендах и прочих штучках профессии.