Через час мы с Хилсменом уже покачивались в ночных пустотах графства Эссекс за широкой спиной почти немого шофера. Рэй сначала что–то мямлил по поводу грандиоз­ных взлетов и падений доллара, а потом замолк — со стороны мы походили на изнемо­женных скандалом супругов, пытавшихся, но так и не сумевших восстановить статус–кво. Привалясь к окну, я подремывал, иногда посматривая сквозь смеженные веки на своего соседа, в темноте его профиль принял величественные очертания, он даже надулся от счастья, что заполучил в сети такую жар–птицу, как Алекс, и наверняка прикидывал, какие почести свалятся на его покатые плечи.

Дорога внезапно изогнулась, мы сошли с автострады, завертелись между разно­шерстных коттеджей, юркнули в лес под вывеску «Частный» и остановились перед желез­ными воротами, за которыми торчало готического вида здание с островерхой башенкой.

Водитель три раза посигналил (особый сигнал — кашлял нараспев, словно Луи Арм­стронг в стаканчик «гленливета»), ворота разъехались в стороны, обнажив глубокий двор и четыре фигуры в спортивных куртках, напоминающие своей боевой осанкой ребятишек из охраны Монастыря. Мы медленно двинулись по мощеной дорожке прямо в глубину ада и остановились перед массивной узорной дверью.

…И начались веселенькие денечки вопросов и ответов, и повсюду шныряли свиные рыла, появлялись и исчезали, случайно просовывались в окна и двери, благо что не вы­рывали ногти и не поджигали гениталии.

Первым делом Хилсмен попросил меня заполнить анкету — чем–чем. а этим не уди­вить любого мекленбуржца. а уж тем более сотрудника Монастыря, видали мы анкеты и толщиною в добрый роман,— где только мы «не были» и «не состояли», с кем только мы «не переписывались»! Мы свои родословные писали густо, как «Сагу о Форсайтах», словно жизнеописания в назидание благодарным потомкам.

Поселили меня в просторной комнате на втором этаже, с письменным столом и мяг­кой мебелью, с потолка свисала хрустальная люстра, огромная, как в Ковент–Гардене. ке­росиновая лампа на подоконнике тонко намекала на возможность отключения электро­сети в случае налетов нашей боевой авиации, вполне логично домыслить и небольшое подземное бомбоубежище — если на земле не останется ни одного человека, доблест­ные службы не дрогнут и не сдадутся, а продолжат борьбу за спасение демократии. Окна выходили в сад, где произрастали субтропические растения, вывезенные кровососом–пэром, продавшим этот замок американским спецслужбам, а у кирпичной стены видне­лись провода и телевизионные дула электронной охраны замкнутого контура.

Утром за завтраком (яичница с беконом, обилие молока и булочек, кофе и два вида джема с тостами) Хилсмен представил меня своему коллеге Сэму Трокмортону, высо­ченному детине с армейской стрижкой (его мрачное немногословие намекало на таинст­венные функции, как то: удушение бесстрашного Алекса в случае попытки к бегству), а в десять часов я уже сидел в приятной компании в большой комнате с детектором лжи, напоминающей лабораторию для оперирования подопытных мосек.

— Извините, Алекс, но прежде всего нам хотелось бы проверить ваше здоровье, таков у нас порядок, да и вам это будет нелишне.

Тут мужчина в халате взял у меня кровь, сделал рентген и попросил приготовить к следующему утру кал и мочу. Затем он внимательно выслушал мне спину и грудь, поло­жил на софу и обстучал железным молоточком суставы, заставил попасть пальцем в нос, проверил кровяное давление и проделал еще массу всевозможных манипуляций.

Затем он важно сел за стол: «Страдаете ли вы плохим сном, головокружениями, расстройствами, мигренью, астмой, внезапными сердцебиениями?» — «Чего нет, того нет, иногда, правда, белеет язык».— «Как так? Сам по себе?» — «Нет, не сам».