Босх повернулся и толкнул дверцу. Взгляд Частина невольно сместился вслед за движением, и Босх моментально выхватил револьвер из плечевой кобуры. Прежде чем Частин успел что-то сделать, дуло уже смотрело ему в грудь.

— Ладно, сделаем по-твоему. Положи руки на крышу машины.

— Какого черта!..

— Положи руки на машину!

Частин поднял руки.

— Все, все… полегче, Босх, полегче.

Он шагнул к машине и положил ладони на крышу. Подойдя к Частину сзади, Босх прежде всего забрал револьвер и, отступив, положил его в свою кобуру.

— Думаю, обыскивать тебя не стоит. Запасной ведь ты подбросил Шихану, верно?

— Что? Понятия не имею, о чем ты.

— Неужели?

Держа правую руку на спине Частина, Босх снял у него с ремня наручники и застегнул их сначала на одном, потом на другом запястье. Потом затолкнул Частина в салон, на заднее сиденье, сел за руль, вынул из кобуры и убрал в кейс револьвер, повернул зеркало так, чтобы легко видеть пленника, и наконец щелкнул замком, запирая заднюю дверцу.

— Сиди так, чтобы я тебя видел. Понял?

— Да пошел ты! Кем ты себя возомнил, Босх? Куда мы поедем?

Босх включил мотор и, отъехав от участка, повернул на запад, в сторону Нормандии. Прошло минут пять, прежде чем он ответил на вопрос Частина.

— Поедем в Паркер-центр. Там ты расскажешь мне, как убил Элайаса, Каталину Перес… и Фрэнки Шихана.

Он почувствовал, как поднимается, подступает к горлу тяжелая, горькая волна злобы и ненависти. Он вспомнил Гарвуда, его невысказанное пожелание. Сейчас Босх хотел того же: справедливости, того, что называется уличным правосудием.

— Отлично, поезжай, — усмехнулся Частин. — Только у тебя не в порядке с головой, Босх. Дерьмо вместо мозгов. Слышишь? Дело закрыто. Все. Конец истории. Живи дальше и не оглядывайся.

Вместо ответа Босх напомнил ему о праве молчать и не свидетельствовать против себя.

— Ты все понял?

— Пошел ты!

Босх сбросил газ и посмотрел в зеркало.

— Хорошо, что ты коп. Ни один судья не скажет, что ты не знал о своих правах.

Частин промолчал.

— Ты стучал Элайасу. Все эти годы ты работал на него, поставлял ему любую информацию. Ты…

— Ошибаешься.

— Ты продал департамент. Ты предал своих. Ты подонок, Частин. Это ведь так называется? Вспомни собственные слова. Ты дерьмо, стукач…

Впереди показались полицейские баррикады. Ярдах в двухстах за ними мелькали голубые вспышки и прыгало оранжевое пламя.

Они приближались к тому самому месту, где толпа напала на патрульных и подожгла пожарную машину.

Не доезжая до блокпоста, Босх свернул вправо и поехал дальше уже медленнее. Он никогда не работал в южной части города и плохо представлял себе географию этого района, но понимал, что если не хочет заблудиться, то должен стараться держаться поближе к Нормандии.

У одного из перекрестков Босх снова посмотрел в зеркало.

— Хочешь поговорить, Частин?

— Нам не о чем разговаривать. Имей в виду, сегодня ты последний день носишь жетон, так что запомни его получше. То, что ты делаешь, чистое самоубийство. Лучше бы ты просто застрелился. Как твой дружок Шихан. Ты покойник, Босх.

Босх вдавил в пол педаль тормоза, и машина, дернувшись, остановилась. Он вытащил свой револьвер, повернулся и направил дуло в лицо Частину.

— Что ты сказал? Повтори.

Наверное, только теперь Частин испугался по-настоящему.

— Ничего, Босх, ничего.