— А Ян?

— Я не знаю, что у него за поручение, — качнув головой, отвечает Давид.

— А Исайя…

— Вы сможете спросить об этом у него лично, — неожиданно произносит мужчина, затем, наконец, развязывает мои руки, — следуйте за мной…

— Он здесь? Исайя знал… — изумленно выдыхаю, начиная идти за ним.

— Он ничего не знал. Поплавская хотела подставить меня, придумав историю со вторым завещанием. Некоторое время назад её подручные выкрали документ из кабинета гендиректора, но Ян вернул его на место. Они состряпали копию и изменили имя наследника, а затем подкинули фото страниц вам. Кстати, как они это сделали? — Давид поворачивает голову ко мне, вводя код по памяти.

Тяжелая железная дверь открывается.

— Они подкинули конверт в мой почтовый ящик. Я обнаружила послание уже в пентхаусе, — отвечаю, вновь следуя за ним.

Давид открывает проход в глухом коридоре, где меня показывали Поплавской, и мы попадаем в небольшое помещение с мониторами.

— Ясно, — ровно произносит мужчина.

— Вы собираетесь звонить Исайе? Или…

— Я не собираюсь ему звонить. Я собираюсь показать вам, почему я предостерегал вас по поводу него, — без эмоций отвечает Давид, набирает что-то на клавиатуре, и на центральном экране появляется видео с того коридора, по которому меня вели.

И я своими глазами вижу, как Исайя спускается по той самой лестнице, по которой спускалась я, затем идёт вперёд и хладнокровно ломает каждого противника, оказывающегося на его пути.

— Боже… — закрываю рот, — тот человек…

— Да, он только что сломал ему шею, — спокойно кивает Давид.

— Но я запретила ему убивать, — с болью произношу; хочу зажмуриться, но какая-то сила буквально вынуждает меня не отрывать глаз от экрана.

— А ваш дед наказал ему устранять всех, кто может вам навредить, — отвечает Давид.

— Остановите это! Давид! Скажите ему, что я жива и невредима! — вцепившись в руку мужчины, прошу.

Давид нажимает несколько кнопок на электронной панели рядом с клавиатурой, а затем наклоняется к небольшому микрофону.

— Исайя, остановись. Она здесь.

Исайя на экране отбрасывает от себя очередного противника и поднимает голову, словно прислушиваясь к звуку.

— Исайя, со мной всё в порядке, — поизношу в микрофон, напряженно глядя на экран; затем поворачиваюсь к Давиду и прошу, — Пожалуйста, уберите ваших людей. Неужели вам их не жалко? Это же человеческие жизни!

— Пропустите его, — произносит мужчина в микрофон, а затем отстраняется, складывая руки на груди, — вы будете жалеть всех своих врагов?

— Это не мои враги, — кивнув на экраны, отвечаю, — это ваши люди.

Взгляд Давида меняется. Он словно становится более заинтересованным.

— И вы будете пользоваться моими людьми, если понадобится? — спрашивает он не без провокации.

— Если в этом будет необходимость… я не побрезгую их силами, — произношу без эмоций.

Я понимаю, под чем сейчас подписываюсь. Но жизни этих людей для меня имеют вес. Ведь если Исайя заберёт их, то это будет на моей совести.

Да. Выходит, теперь я ответственна за них.

И за тех, кто сейчас лежит на полу без дыхания.

Это я виновата в том, что они умерли.

— Не думайте о них. В тот момент вы не имели к ним никакого отношения, — произносит Давид, словно почувствовав мои мысли.