Прошли три недели. Они были наполнены сложными маневрами на многих уровнях, тщательным, придирчиво запланированным размещением подтекстов тут и там в различных видеопьесах. Эмори развивал свой заговор, словно прирожденный заговорщик.

Он продолжал ежедневные встречи с Каргом, и пока сидел в тихом кабинете, все вроде бы было безмятежно. Они с инопланетянином систематически перебирали произведения мирового искусства, и Эмори так строго контролировал себя, что даже не допускал не единой мысли об истинной цели Карга, пока находился в присутствии инопланетянина. Он даже странным образом полюбил это существо. Карг выказывал яркое, безграничное рвение учиться, что произвело на Эмори впечатление, а также он был открыто дружелюбен и весел.

К тому же, в Башне «Трансвидео» Эмори работал неистово, частенько отводя того или иного актера в сторону, чтобы пояснить ему особые оттенки фраз, несколько раз изменял реплики пьесы на заключительной репетиции. К счастью, Кавана и Грабен уделяли внимание какому-то другому месту, давая Эмори больше свободы, чем у него могло бы быть, если бы они присутствовали на всех репетициях, как делали время от времени.

И релаксомат, ухо Эмори, прижатое ко всему миру, показывал признаки кое-каких изменений. До него доходили обрывки разговоров: в некоторых репликах Эмори узнавал свои собственные рассуждения, внедренные в пьесы.

Он видел, что его работа не проходит даром, и радовался. Общественное мнение постепенно изменялось. Оставалось еще много времени до того, как Карг улетит со своей коллекцией и вместо него появится армия захватчиков.

Хэл Херли появился в новой пьесе, которую поставил Эмори, а написал Ли Ноерс, и все рейтинги подскочили на астрономическую высоту. Херли, Ноерс и Эмори получили премии и похвалы от Грабена. Кавана оставался на заднем плане, кисло бурча поздравления.

Эмори иногда встречался с Беккетом, Нойерсом, Вигланом и некоторыми другими, из которых сформировалась основная группа, агитирующая за антиизоляцию. Они были полны идей и энтузиазма, но Эмори видел, что все смотрят на него как на лидера. Он единственный находился в таком положении, что мог прямо действовать через пьесы. Остальным препятствовал отдел сценариев и другие формы цензуры.

Шли дни. Эмори получил сценарий от Мэтта Виглана под названием «Гордость, ведущая к падению», в котором было спрятано не менее четырех скрытых интернационалистических ссылок, избежавших топора сценарного отдела, и засучив рукава принялся за работу, готовя пьесу к следующей неделе. Но от работы его оторвал неожиданный телефонный звонок.

Он схватил трубку.

— Да? Кто говорит?

В ответ на экране появилось квадратное, непривлекательное лицо Дэйва Каваны. Глава отдела сценариев выглядел еще более мрачным чем обычно, в его твердых глазах то и дело сверкал какой-то огонек, а тонкие губы были плотно сжаты и бледны.

— Что вам, Дэйв? Я занят новым сценарием Виглана, — раздраженно сказал Эмори. — Концепция все еще не разработана, и...

— Вы могли бы прерваться, чтобы повидаться со мной? — спокойно спросил Кавана.

Эмори пожал плечами.

— Я буду в студии в восемь вечера на репетиции. Что если я загляну к вам где-то около семи тридцати? Ладно?

— Нет, не ладно, — сказал Кавана. — Я хотел бы увидеть вас прямо сейчас.

Что-то в его тоне подсказало Эмори, что лучше не спорить. Вскипев в душе, он спокойно сказал:

— У меня есть планы на этот день, Дэйв. Это так срочно?

— Да. А насколько срочны ваши планы?

— Так себе.

— Тогда сломайте их об колено. Я буду ждать вас через час.

Эмори почувствовал как по спине катится холодный пот. Как бы высоко ни было его собственное положение, Кавана стоял все равно выше него на иерархической лестнице, а строгое соблюдение иерархии было законом видеобизнеса.