Вскоре наступил день решающего сражения, и он показал мне кое-что, годами бурлившее в глубине, словно пузырьки в супе у Фелиции. Моя мать была девица из-под Камборна, не городская. Отец был пришлый, из Бристоля, и уже покойный. Я водился с Фредериком, а он был не ровня мальчишкам, вместе с которыми мне пришлось бы учиться, хотя сам я был беднее их всех. В кармане у меня всегда лежала книжка, и когда я забывался, то употреблял слишком много слов, смакуя их у себя на губах. Но другим мальчишкам на это было наплевать. Народ в городе простой, и там для меня нашлось бы место, если бы я этого захотел. То было мое сражение, я сам его затеял.

Эндрю Сеннен получил стипендию и в сентябре шел в грамматическую школу. Он был крупный белокурый мальчик, смешливый, с неторопливой улыбкой, преображавшей его туповатое лицо. Он нравился самому себе, да и другим. Его отец владел скобяной лавкой, и деньги у них водились. Мы не дружили, но со мной он держался запросто, как и со всеми остальными.

С ним я и вступил в сражение. Я был осой, жужжавшей вокруг его головы. Яд во мне вскипал и рвался наружу, и я видел, как переменяется в лице Эндрю Сеннен. Он знал, что сильнее меня, но не знал, насколько силен во мне этот яд. Я представлял себе, как он проходит в ворота со всеми остальными мальчиками из грамматической школы. Он станет одним из них. Я не был глуп и понимал, что даже если он не столь умен, как я, скоро он окажется в таких местах, куда мне за ним не угнаться. Обоснуется в гудящем улье учености. Эндрю Сеннену слишком легко все досталось. Он этого даже не хотел. Он получил стипендию лишь потому, что ему так велели, и потому, что они держали лавку и не нуждались в его заработках.

Мы толкались и мутузили друг друга на задворках, прямо за парадной залой, а вокруг толпились мальчишки, и девчонки тоже, и от их голосов в ушах у меня стоял гул.

Я был готов его убить. Я чувствовал, как во мне вздымается ярость и делает меня сильным, словно двадцать человек, совсем как в Библии. Я сбил его с ног и принялся лупить, как будто у нас была не простая мальчишеская драка, а самое взаправдашнее сражение, ударил его головой оземь раз-другой, и он весь задергался, будто собака в припадке бешенства. Я одержал верх, он был повержен, но я не останавливался. Его левая рука дернулась. Шум вокруг изменился. Выкрикивали имена, мое и Эндрю, но уже по-другому, испуганно. Вдруг воздух надо мной потемнел, словно множество чаек тучей ринулись вниз, завидев рыбью голову, и чьи-то руки схватили меня и оттащили в сторону. Марк Релаббус и еще два старших мальчика удерживали меня, Эндрю лежал на земле, закрыв лицо руками, дрыгая ногами и перекатываясь из стороны в сторону, а его сестра тем временем ринулась к нему и опустилась рядом на колени, пачкая свой передничек. А я тянулся вперед, со всхлипами втягивая воздух.

— Ты рехнулся! — взвизгнула его сестра, обернувшись ко мне.

Три дня спустя я поплатился за эту победу. Я увидел, как они приближаются ко мне, когда шел по Редимер-стрит. Пятеро молодых Сенненов, и все старше меня. Я кинулся наутек, но они загнали меня на открытое пространство, словно собаки лисицу. Впереди была часовня. Бегал я быстро, но они могли оттеснить меня к скалам, наступая со всех сторон. Лучше убегать вдоль побережья. Они крупнее меня, но и тяжелее, и по песку я смогу передвигаться быстрее, чем они. Но ветер задул с юго-запада, мне в лицо, и теперь моя легкость оказалась мне во вред, потому что они со своим весом лучше могли противостоять ветру. Я бежал, и мои легкие жгло огнем, а ноги передвигались медленно, словно во сне.