— Фредерик, — шепчу я и осторожно трясу его за плечо. Ничего не происходит. Его голова свисает. На мгновение мне показалось, что он мертв, и моя животная сущность с облегчением воспрянула. Теперь мне не придется ползти. Я могу бежать. Могу спастись.

Мою руку обдает его слабое дыхание. Я зажигаю еще одну спичку, прикрываю ладонями, осматриваюсь на случай, если за нами наблюдает крыса. Она не станет нападать на человека, если знает, что тот живой.

«Пять тысяч фунтов», — говорит Фелиция. Если я захочу, она даст мне пять тысяч фунтов. Мне хотелось рассмеяться ей в лицо. Фелиция сказала: «Я тебя обидела». У старухи в порыжелом черном платье всегда были эти деньги, но она не говорила мне ни слова. В Саймонстауне плата за грамматическую школу составляет шесть фунтов в год. Не знаю, какая плата была в тех школах, где учился Фредерик. Это неважно. Я никогда не хотел того, что имел он. И никогда ни в чем ему не завидовал.

В полях близ Сенары мы поймали пони и по очереди ехали на нем верхом по большой дороге до самого Тростникового мыса, держась за гриву и сжимая коленями его горячие шершавые бока. У Фредерика была плитка шоколада, а у меня — три сигареты «Вудбайн». Небо было высокое и синее, но с запада наползали перистые облака. Мы привязали пони к столбу и направились по тропинке к старой шахте. Фредерик сказал, что там по утрам и вечерам слышны человеческие шаги, но мы ничего не слышали. Мы присели у края скалы и достали последнюю сигарету. Фредерик смотрел в море, щуря глаза от слепящего блеска. Я смотрел на запад, где иногда удавалось разглядеть острова Силли, похожие на черносливины на воде, а дальше, милях в двадцати, сгущались тучи. Вечером будет дождь.

Фредерик как будто бы улыбался, но я знал, что такова особенность его лица, необычное строение черепа. Кожа у него смуглая. В школе его называли индейцем, и он подыгрывал, показывая, как надо прокладывать дорогу сквозь пришкольные леса и разводить огонь из пригоршни сырых щепок. Может быть, в нем отчасти текла испанская кровь, ведь именно у этого побережья были потоплены корабли Непобедимой армады. У Фелиции были такие же черные волосы, но кожа бледная.

— Расскажи какое-нибудь стихотворение, — попросил он, но мне не хотелось. Мне было достаточно того, что Фредерик рядом.

Он подал мне сигарету, и я глубоко затягивался, пока меня не затошнило. Возвращение предстоит долгое. Нам повезет, если фермер не хватится своего пони. Он задаст нам трепку, если поймает. Возможно, мы успеем домой раньше, чем хлынет дождь, но нет ни луны, ни звезд, все затянуто облаками. Нам лучше идти по белеющей большой дороге, нежели пробираться тропинками через поля.

— Давай переночуем тут, в скалах.

— Дождь собирается.

— Мы можем соорудить укрытие.

Я никогда ни в чем не завидовал Фредерику. Мне не хотелось ничего, чем обладал он, поэтому я размышлял обо всем этом вполне спокойно: Альберт-Хаус, школа, темная комната, в которой они с Фелицией проявляли фотографии, запах еды в прихожей… Иное дело — грамматическая школа. Она была совсем рядом, и мои знакомые мальчики туда ходили. Открылась она в тот год, когда мне исполнилось одиннадцать, в январе. Тогда я уже семь месяцев работал. Время, когда я был школьником, казалось мне очень далеким. Работа в Мулла-Хаусе, хотя и тяжелая, не особенно занимала мои мысли, но по утрам и вечерам очень много времени уходило на дорогу. Я прочел «Очерки Боза» из библиотеки мистера Денниса. Мальчишки вроде меня ходили на работу по многолюдным мостовым, направляясь из Камден-Тауна или Сомерс-Тауна к Чансери-лейн.