— Ты тоже, как и Ребров, считаешь, что Риббентроп ни на какие сюрпризы не способен?

Александров спешить с ответом не стал.

— По тому, как он выглядит сейчас, нет. А что может случиться? Кто его знает… Если на него надавят и надавят хорошо… Вопрос — кто?

— Ну, варианта два. Или американцы, или — свои. Из своих это может сделать только Геринг, который сейчас разыгрывает из себя лидера подсудимых, этакого тюремного фюрера. И ставку он делает на то, чтобы рассорить нас с союзниками. Риббентроп, по своей привычке подчиняться, его слушает, но не до такой степени, чтобы бросаться на амбразуру.

— Пожалуй, — согласился Александров. — Во всяком случае, пока…

— Второй вариант — американцы. Мы не знаем, какую работу они ведут в тюрьме. Вернее, знаем, что ведут, но не знаем, какую именно. Они записывают все разговоры заключенных между собой, когда те думают, что их не слышат. И потом, эти так называемые тюремные психиатры и психоаналитики… На самом деле, они, скорее всего, штатные разведчики, обученные вести доверительные беседы, колоть собеседников, оценивать их моральное состояние, находить их слабые места. Для заключенных они — свет в окошке. Отчеты о беседах в камерах сразу поступают к американским обвинителям и в спецслужбы… Ну и, понятное дело, можно не только слушать, но и давать советы, направлять. И посоветовать, например, поставить вопрос о секретных договоренностях.

Молодой американский врач и психиатр Леон Голденсон наблюдал за психическим состоянием заключенных и главных свидетелей. Все они, по его утверждению, еще вчера паладины дьявола, теперь, напуганные, старались произвести на любого американца хорошее впечатление, добиться маленьких преимуществ и тем самым, возможно, спасти свою жизнь.

Как правило, они не скупились давать информацию, особенно если она отягощала вину других. Себя же самих они представляли совсем не значимыми и невинными.

Голденсон, хороший слушатель и наблюдатель, понимавший даже язык жестов, беседовал с ними на немецком языке. Это были беседы с персонажами «из ледяной вселенной», напишет он позже…

Глава IV

Ты с нами?

В этой полуподвальной пивной в сохранившейся части Нюрнберга, судя по всему, собирались все спекулянты, шлюхи и прочие темные личности города. Дым тут, несмотря на мерзкое пиво, стоял коромыслом. Олаф сунул хозяину несколько долларов, тот услужливо тут же приволок для него из подсобки отдельный столик, три стула и установил в углу. Обмахнув столик полотенцем, он почтительно осведомился, чего подать.

— Настоящее пиво у тебя есть? — поинтересовался Олаф, усевшись спиной к стене так, чтобы видеть весь галдящий зал и входную дверь.

— Есть, для особо почетных гостей, но… — многозначительно протянул хозяин.

— Деньги пусть тебя не волнуют, — бросил Олаф, выкладывая перед собой пачку настоящих американских сигарет.

Парочка размалеванных девиц с жадными глазами сразу стала подбираться поближе к его столику.

— И скажи своим шлюхам, чтобы они меня не беспокоили, — твердо сказал Олаф, глядя в глаза хозяина пивнушки немигающим взглядом.

Тот понимающе кивнул головой и сразу же отмахнулся от девиц, как от мух, полотенцем. Девушки, тяжело вздохнув, с разочарованным видом стали выглядывать других клиентов.

Олаф смотрел на всю эту мерзкую публику и думал, что при Гитлере, тут надо отдать ему должное, этих людей словно и не было. Они то ли не существовали, то ли не высовывались. Суровая имперская плита висела над их головами и грозила раздавить в любой момент без всякой жалости каждого. Теперь эту плиту разнесли орудия и бомбы союзников, и немцы превратились в стадо распущенных и жадных млекопитающих.