Что поделать — наивная советская интеллигенция, вызывающая у кого-то пренебрежение, у кого-то — жалость, а у кого-то и смех. Неумехи, топчущиеся по жизни, словно малые дети. Нищие, стеснительные, донельзя скромные, не умеющие жить — доставать, копить, завязывать нужные знакомства. Ничего не умеющие — только сладостно почитывать книжки, перелицовывать костюмы и юбки, вязать дурацкие толстые свитера, балдеть от отварной картошки с тощей и сухой иваси, танцевать под заезженную пластинку. Торопиться на свою идиотскую службу, приносящую унизительную копеечную зарплату — жалованье, если изволите! Караулить лишний билетик — конечно, на галерке, а где же еще?
И при этом — ни на что не жаловаться, ни-ни! И еще одна глупость — умение быть самыми счастливыми, самыми довольными, самыми непритязательными. Чудеса!
Нет, конечно, довольны они были далеко не всем. Власть презирали, посмеивались над ней. Ворчали на крошечных, прокуренных кухнях, передавали друг другу перепечатанный Самиздат, копили на привезенные оттуда пластинки: блюз или джаз — то, что отсутствовало тогда на прилавках.
Но пуританства, конечно, уж не было — женщины мечтали об импортной туши для глаз, о хороших духах, о нервущихся колготках, об импортных кофточках или юбках. Мечтали. Но как-то довольно легко с отсутствием всего этого великолепия справлялись — шили, вязали, красили, перекраивали. И упрямо считали себя счастливыми. Молодость.
Они не были борцами с режимом. И возмутителями спокойствия тоже. А вот легкими диссидентами — да. «Кухонными», как говорил Кирин муж.
Тогда уже муж! А до этого он был любовник. «У меня есть любовник», — с замиранием сердца, с каким-то священным ужасом повторяла она про себя. И холодела. Любовник! Нет, это слишком — любимый! Так приличнее, что ли? Спокойнее на душе. Хотя о каком покое тогда шла речь? Не было никакого покоя. И счастья, увы, тоже не было. Сплошные печаль и тоска, тысячу раз перемноженные на муки совести. Она так, между прочим, была дамой замужней. Встречались они раз в неделю — ужасно редко, кошмарно редко особенно в первое время.
Он был не просто ее мужчиной, не просто родным, близким и абсолютно понятным, ее человеком. Он для нее был всем — воздухом, водой, хлебом. Жизнью.
Раннее и скоропалительное замужество оказалось дурацким мероприятием, обреченным на предсказуемый провал. Нет, не было в той истории сволочей, негодяев, подонков. Были просто чужие. Те, без кого можно вполне обойтись. Ее муж, ее несчастный и ни в чем не повинный муж, был человеком хорошим. Приличным, порядочным, честным. О таких говорят — повезло. Повезло, что они попались на вашем пути. Кира понимала, но поделать ничего не могла, как ни старалась. А ведь вначале старалась, и очень! Но нет, не получалось. Не получалось любить. Муж оставался соседом, приятным и ненавязчивым, полудругом или близким родственником — точно что-то из этой категории. Они вместе ужинали, смотрели телевизор, читали перед сном. А потом Кира надолго уходила в ванную — пряталась и пережидала, когда муж уснет. Иногда получалось. А иногда…
Нет, женщина может все пережить. И это — в том числе. Закроешь глаза, стиснешь зубы, отвернешься. Но господи, господи! В эти минуты она себя ненавидела. И его, кстати, тоже. Но в чем он виноват? Он — точно нет. А вот Мишка… Он был виноват — ведь он должен решиться, правда? Решиться и взять ее за руку. И увести. Если любит.
Но о самом главном они с Мишкой не говорили еще года два с того времени, как случился их бурный роман. Наверное, ему было страшно. Их страхи были похожи.
Вот, например, ей было страшно не изменить свою жизнь, а обидеть своих — ни в чем не повинного обманутого мужа и замечательную свекровь. А больше страхов не было. Хотя нет, понимала: родители тоже осудят и ее не поймут. |