– Ну-у? – нетерпеливо тянет сестра, подпрыгивая.

– Ладно, дам я тебе твою шоколадку. Молодец. Зарядки только положи к технике. – Легонько треплю сестру по волосам.

Достаю одну плитку и возвращаюсь в комнату.

– «Милка» для Милки.

– Ула-а-а! – Сестра хлопает в ладоши, выхватывает шоколадку и легонько клюет меня в щеку. – Спасибо!

Она плюхается на кровать «в собранном виде – диван», и с довольным лицом ест, отламывая по кусочку от плитки. Все ее внимание сосредоточено на диснеевском мультике.

* * *

Врачи не скрывали от нас мрачные прогнозы, но… Я верила, что мама чудом выкарабкается и мы продолжим жить втроем, как было всегда.

К такому нельзя подготовиться. Нельзя однажды проснуться и осознать, что теперь ты точно уверена, как поступить и что сказать сестре.

Когда заканчивается мультик, выдыхаю и захожу к сестре в комнату. Мила лежит на полу, болтая ногами в воздухе и что-то рисуя восковыми мелками.

– Мила… – Опускаюсь на колени и кладу поверх них вспотевшие ладони.

– А когда мы поедем к маме? Я соскучилась. – Сестра подписывает красного корявого человечка «Мама». Он криво улыбается, с упреком взирая на меня крупными глазами-точками.

– Мы… Мы к ней не поедем.

– Почему? – Сестра бросает мелки, садится скрестив ноги и хмуро смотрит на меня. – Я что-то не так сделала?

– Нет… Конечно, нет. Просто…

За что это мне?..

Прикрываю глаза и на выдохе говорю:

– Мама умерла, Мила.

Тишина сдавливает горло. Сестра недоверчиво трясет головой.

– Что?..

– Ей больше не больно. Она не мучается, – продолжаю говорить, но уже успокаивая себя.

– Ты влешь! – Глаза Милы мгновенно наполняются слезами.

Раскидываю руки, чтобы обнять ее, но сестра бьет меня по ладоням и отсаживается в угол комнаты.

– Влунья! Уходи! Не хочу тебя видеть! – кричит она вперемежку с рыданиями.

Поднимаюсь и выхожу. За закрытой дверью слышны всхлипы и дрожащий голос сестры:

– Мамочка, это ведь неплавда? Мамочка, не шути так!

Провожу ладонями по лицу. Сердце щемит.

* * *

Похороны. Пришло много незнакомых людей. Часть из них – соседи, которых я изредка видела на улице или на лестничных клетках. Они косятся на меня, перешептываются. Жалеют, наверное? Вот только они вернутся домой и забудут про наше с Милой горе, а нам от него никуда не деться.

Впервые за три дня вижу маму: ей сделали хороший посмертный макияж, она выглядит умиротворенной и спокойной.

– У нее больше ничего не болит, – бормочу себе под нос.

– Бедные девочки. Как же вам не повезло! Упокой Господь ее душу, – крестится сердобольная соседка.

Она говорит что-то еще, но я не слушаю. И так тошно, еще чужих причитаний не хватало.

Первой кидаю землю в могилу и отхожу. Тук. Тук. Комки земли, вылетающие из рук пришедших, словно град лупят по крышке гроба.

Могилу закапывают. Скорбящие галдящей рекой утекают в автобусы – их отвезут на поминки. Стою поодаль, дожидаясь, пока толпа рассосется. Холодный ветер дует в затылок и шею. Поеживаюсь. Кто все эти люди? Почему они так легко могут рыдать во весь голос, когда я не могу?

Ко мне подходит соцработница. Не знаю, что она собирается сказать, но у меня нет к ней доверия. Да, она организовала похороны, и никаких казусов не произошло, но…

Все взрослые врут.