— Я думаю о том, какого дурака я из себя сделал в поступке с леди де Клер и Гаркуром.

— Этого я не говорил еще, но думал, что вы были близки от этого… Теперь скажите же мне откровенно: не ревность ли была причиной странного и невежливого поведения вашего с семейством леди де Клер?

— Думаю, что да.

— Я скажу Сусанне, когда увижу ее, что она может ожидать много хорошего от вашего постоянного характера, — сказал он улыбаясь. — Вы странный человек; вы не можете жениться на обеих вдруг; не правда ли? Однако я могу растолковать ваши чувства, они натуральны. Но не все, что натурально, делает честь человеку. Поговорим лучше о Сусанне. В ее присутствии все ваши нелепые мысли исчезнут. Каких она лет?

Мастер гон задал столько вопросов о Сусанне, что этим занял все мои мысли.

— Не знаю, что она скажет, увидев меня в этом костюме. Не лучше ли будет переодеться по-прежнему?

— Оставайтесь так, я беру это на свою ответственность. Судя по вашим словам, я, кажется, уже хорошо знаю ее характер.

— Довольно трудно из вас, Иафет, сделать квакера. Но хотел бы знать, кто в состоянии дать Тимофею квакерские правила? Он смеется надо всем и старается все представить в забавном виде. Во всяком случае он никогда не будет серьезным человеком.

В вечеру мы пошли к Кофагусу, получив от него приглашение. Сусанна вышла ко мне навстречу, но, увидев перемену в моем платье, отступила назад и покраснела по уши. Я молча прошел мимо нее, поцеловал руку госпоже Кофагус и, поздоровавшись с ее мужем, отрекомендовал им Мастертона.

— Мы насилу узнали тебя, Иафет, — тихо заметила госпожа Кофагус.

— Я не думал, чтобы платье мое так меня изменило, что я не буду даже узнан моими друзьями, — ответил я, — но это потому, что сестрице вашей, кажется, неприятно видеть меня.

— Напротив, Иафет, я от души рада твоему приезду, — сказала Сусанна, подавая мне руку, — но я не думала, чтобы ты так скоро переменил одежду нашей веры, и, признаюсь, сожалею об этом.

— Мисс Темпль, — прервал Мастертон, — он сделал это для того, чтобы исполнить просьбу своих друзей, ради которых Ньюланд и снял ваше одеяние. Я не оспариваю и не приписываю решительного перевеса ни одному исповеданию, каждый имеет право выбирать лучшее, и Ньюланд, может быть, сделал хорошо, что принял ваше. Пусть он укрепится в нем. Но всякая вера имеет свои недостатки и не может допустить совершенства во всех отношениях; следовательно, ваша не исключается из этого определения. Религия ваша учит смирению, и потому вам не для чего носить пышное платье.

— Но мне кажется, он для того и пожертвовал нашим, что оно слишком бедно.

— Совсем нет. Надевать платье, которое носит весь свет, не значит еще быть гордым и лишиться смирения, а, напротив, носить отличное от других есть признак гордости, и притом смешной. Приверженцы последнего подобны фарисеям, и оттого мы хотели, чтобы он снял его. О вере его мы не спорим; но религию никак не должно составлять одно платье, или она рискует быть очень слаба.

Сусанна удивилась новой мысли, которую мой старый стряпчий так смело развил. Миссис Кофагус смотрела на своего мужа, который щипал мне руку, вероятно, в знак согласия с Мастертоном.

— Мне вовсе неприлично оспаривать мнение такого почтенного человека, — говорила Сусанна. — Я не могу уничтожить правила, основанные на Священном Писании, и, каковы бы они ни были, я смело исполняю их.

— Поэтому перестанемте говорить об этом, мисс Темпль. Ньюланда нельзя винить. Он хотел надеть квакерское платье, но я ему не позволил. Следовательно, вы можете быть недовольны мною, а не им.