— Я не имею никакого права сердиться, — ответила Сусанна.

— Но вы сердитесь на меня, — сказал я.

— Нисколько, Иафет. Но я не знаю, как назвать это чувство; я ошиблась и прошу извинения.

— Теперь вы и меня должны извинить, мисс Темпль, — сказал Мастертон.

Сусанна невольно засмеялась.

Разговор сделался тогда общим. Мастертон растолковал Кофагусу, как необходимо его присутствие в Лондоне, и последний сейчас же согласился ехать туда. Решено было отправиться в дилижансе. Мастертон много говорил о моем отце, и вообще разговор его был так весел и занимателен, что Сусанна даже не могла удержаться от смеха. Наконец Мастертон, довольно поздно уже, один отправился в гостиницу, а я остался провести ночь на собственной постели. Когда он вышел, я продолжал разговор с семейством Кофагуса.

— Никогда, — говорил я, — не желал бы от вас уехать, но отец мой требует от меня строжайшего повиновения. Что мне делать? Я должен его слушать.

— Во всем, что справедливо, Иафет, — сказала Сусанна.

— Во всем, что справедливо, Сусанна! Например, Мастертон говорит, что отец мой не позволит мне носить ваше платье. Что мне делать?

— Взять путеводителем своим религию, Иафет.

— Но, читая Священное Писание, я найду десять заповедей, в которых сказано: «Чти отца твоего и матерь твою». Это правило неизменно, и я должен ему следовать. Но какое надобно носить платье, я нигде не найду. Что вы думаете, Кофагус?

— Без сомнения, почитать отца твоего, Иафет.

— Но что вы скажете, Сусанна?

— Я скажу, что желаю тебе спокойной ночи, Иафет. После этого ответа мы все захохотали, и я заметил, что Сусанна смеялась, выходя из комнаты. Миссис Кофагус последовала за нею, и я остался один с Кофагусом.

— Итак, Иафет, увидеть старика… гм… поцеловать, обнять… получить благословение… и так далее.

— Если он дурно будет со мною поступать, то я опять вернусь… хотя Сусанна, кажется, не очень довольна мною.

— Тьфу… глупости… женщины хитры, как кошки… умрут без тебя… ты, Иафет, делай, как хочешь… или одевайся, как я, или по-прежнему… все хорошо… и так далее.

Я просил Кофагуса рассказать мне все, что он знал от своей супруги, и он объявил, что жена его говорила с Сусанной вскоре после моего отъезда, найдя ее в слезах, и что она призналась в любви ко мне. Этого-то мне и хотелось, а потому, пожелав Кофагусу спокойной ночи, я отправился спать с новым блаженством. Перед отъездом я виделся с Сусанной и хотя ни слова не говорил ей о любви, но был ею доволен. Она очень ласково говорила со мною, напоминала мне о предстоящих затруднениях и вообще выказала более доверчивости, нежели когда-нибудь.

Расставаясь, я сказал ей:

— Сусанна, какая бы перемена не случилась в моем состоянии или платье, сердце всегда останется то же. В нем не изгладятся чувства, которые начертила неизменная к вам привязанность.

Слова эти могли быть приняты двусмысленно, и она ответила:

— Я бы хотела видеть тебя совершенным, но на земле совершенства не существует, поэтому делай возможное.

— Бог да благословит тебя, Сусанна.

— Надеюсь, что и ты Им не будешь оставлен.

Я обвил ее рукой и сильно прижал к своему сердцу. Она тихонько высвободилась из моих объятий, и в больших глазах ее засверкали слезы. Так мы расстались. Через четверть часа я был уже с Мастертоном на дороге в Лондон.

— Иафет, — говорил он мне, — надобно признаться, что вы сделали очень благоразумный выбор.