|
Жилет был перетянут кушаком, а на голове — треугольная шляпа с плюмажем. Тимофей сказал мне, что я очень хорош в этом наряде, и я, уверенный в справедливости слов его, не опровергал такого лестного мнения. Сам же он был одет в белые турецкие шаровары и красную жилетку с крапинками. Нум и Джумбо были похожи на Тимофея. Флита же имела маленькие турецкие панталоны, синее кисейное платье, вышитое серебром, и сандалии, утканные шелком; волосы ее были заплетены в косы и небрежно спадали по плечам; в этом костюме она походила на маленькую сильфиду. Одежда Мельхиора была совершенно подобна моей; вообще, трудно было найти труппу лучше нашей. Несколько музыкантов были наняты, и афишки разосланы по всему городу, извещающие, что синьор Евгений Велотти с труппой будет иметь честь дать новые представления. Мельхиор нанял большую комнату в нижнем этаже трактира, который во время цветущего состояния города был назначен для собраний. Снаружи, претив окна, была устроена платформа, на которой находились музыканты и куда мы также беспрестанно выходили, чтобы блеснуть своими нарядами и привлечь любопытство народа. Когда музыка переставала гудеть, Мельхиор, я, Тимофей и Филотас начинали разговаривать; после представления Мельхиор объявил, что мы отличились на этом новом поприще. Разговор наш на платформе был очень забавен.
— Сделайте одолжение, мистер Филотас, скажите нам, сколько здесь присутствующих? — говорил Мельхиор Нуму повелительным голосом. — Не знаю, — ответил Нум, смотря обыкновенно вверх с глупым выражением своего лица. — Ха-ха-ха! — заливалась толпа, услышав глупый ответ Нума. — Извините его, господа, он дурак! — объявлял Мельхиор, глядя в глаза зрителям. — Ну, если он не может этого определить, то скажите вы мне, мистер Дионисиус, — говорил я, адресуясь к Тимофею. — Вы спрашиваете, сударь, как велико число присутствующих, но в точности ли вы хотите знать количество их? — Да, в точности, и сейчас же. — Как, и не считая их? — Да, милостивый государь, не считая. — Если так, сударь, я скажу вам безошибочно, что здесь их вдвое больше половины. — Ха-ха-ха! — раздалось опять из толпы. — Этого недостаточно. Сколько людей в этой половине? — Сколько в половине? Да знаете ли вы сами это? — Ха-ха-ха! — Ну-ка, сэр, — продолжал Мельхиор, обращаясь опять к Филотасу, — вы, может быть, скажете мне, сколько мужчин и дам сделают нам честь своим посещением? — А сколько, сударь? — Да, милостивый государь, сколько? — Право, не знаю, — отвечал заплаканный Нум после некоторого молчания. — Утвердительно можно сказать, что нет на свете никого глупее вас, сударь, — сказал ему Мельхиор. — Чудо, как он представляет дурака, — одобряла публика. — Что за глупое лицо он делает, — прелесть. — Может быть, этот вопрос решите вы, мистер Дионисиус? — говорю я Тимофею. — Да, сударь, и очень легко, и очень точно. — Извольте же сказать! — Во-первых, все хорошенькие женщины будут у нас, а дурные останутся дома. Во-вторых, все мужчины, имеющие деньги, также посетят нас, а не имеющие их, бедняки, должны остаться на улице. — Теперь, сэр, кланяйтесь дамам. — А как, очень низко или нет? — Да, очень низко. Тимофей нагнулся до земли и, перекувырнувшись, стал на руках. — Это для вас, сударь, я так низко поклонился, что перевернулся наизнанку. |
