— Отправить его на оперативную деятельность, пока он еще не подмочен, — сказали в отделе кадров, где о людях, сидящих напротив, через стол, говорят так, точно их и в помине нет.

Пима натаскали. Пим все усвоил. Пим вооружен и готов, и остается только один вопрос. Какой он наденет плащ? Какая маска прикроет его невидимую зрелость? В целой серии безрезультатных собеседований, напоминавших те, что он прошел в оксфордском Совете по распределению студентов, отдел кадров раскрывает кучу возможностей. Пим может стать свободным писателем. Но может ли он писать и согласится ли Флит-стрит взять его? С обезоруживающей открытостью Пим проходит по кабинетам большинства наших крупных газет, где редакторы делают глупый вид, будто понятия не имеют, откуда он явился или почему, хотя отныне навсегда запомнят его как сотрудника Фирмы, а он — их. Он уже чуть не стал звездой в «Телеграф», когда некоему гению на Пятом этаже пришел в голову план получше:

— Послушайте, а почему бы вам снова не пойти к коммунистам, использовать ваши старые связи, получить пропуск в международное сообщество левых сил? Вам ведь всегда хотелось бросить камень в этот пруд.

— Звучит заманчиво, — говорит Пим, и перед его мысленным взором возникает картина, как он до конца жизни продает «Марксизм тудей».

Более амбициозный план — посадить его в парламент, где он приглядывал бы за попутчиками-парламентариями.

— Отдаете ли вы предпочтение какой-то партии или же вы неразборчивы? — спрашивает представитель отдела кадров, по-прежнему в твиде после уик-энда, проведенного в Уилтшире.

— Если вам безразлично, то я предпочел бы, чтоб это были не либералы, — говорит Пим.

Но в политике ничто не длится долго, и неделю спустя Пима направляют в один из частных банков, чьи директора целый день шныряют по кабинетам штаб-квартиры Фирмы, стеная по поводу русского золота и необходимости защищать наши торговые пути от большевиков. В дирекции финансовые боссы наперебой угощают Пима обедами, считая, что он может открыть для них нужную дверь.

— Знал я одного Пима, — говорит один из них за второй или третьей рюмкой коньяку. — Роскошную имел контору где-то на Маунт-стрит. Лучшего знатока своего дела я не встречал.

— А чем он занимался, сэр? — вежливо осведомился Пим.

— Жульничеством, — говорит хозяин с хриплым смешком. — Не родственник?

— Очевидно, это мой продувной троюродный дядюшка, — говорит Пим, тоже рассмеявшись, и спешит укрыться под крылышком Фирмы.

И танцы продолжаются — сколь серьезно обстоит дело, я так и не узнаю, ибо Пим еще не приобщен к обсуждениям за сценой, хотя ему и дозволено заглядывать в некоторые ящики и запертые стальные шкафы. Потом в отношении к нему вдруг происходит перемена.

— Послушайте, — говорят ему в отделе кадров, пытаясь скрыть раздражение. — Какого черта вы не напомнили нам, что говорите по-чешски?

Меньше чем через месяц Пим уже работает в электротехнической компании в Глостере в качестве консультанта по управлению — опыт не требуется. Директор-распорядитель, к своему вечному сожалению, учился вместе с руководителем Фирмы, ныне сидящим на троне, и совершил ошибку, взяв несколько дорогостоящих правительственных контрактов, когда они были ему очень нужны. Пима сажают в Отдел экспорта и поручают открыть восточноевропейский рынок. Первое его поручение оказывается последним.

— А, собственно, почему бы вам не проехаться по Чехословакии и не прощупать рынок? — нерешительно говорит Пиму его фактический хозяин. И тихо добавляет: — И пожалуйста, помните: чем бы вы ни занимались еще, к нам это не имеет никакого отношения, понятно?

— Быстро туда и обратно, — весело говорит Пиму куратор на конспиративной квартире в Кэмберуэлле, где натаскивают еще неоперившихся агентов до того, как они сточат свои молочные зубы.