— Магнус Ричард Пим? — вопросил он с театральной грубоватостью.

— Да? — сказал Пим после нескольких тщетных попыток заговорить.

— Вы обвиняетесь в шпионаже, провоцировании людей, в подстрекательстве к измене и убийству. А также в саботаже в интересах империалистической державы.

Сидя все так же сгорбившись, Аксель с силой ударил рука об руку, произведя громкий хлопок, эхом отозвавшийся в большой спальне и, несомненно, запечатленный микрофонами. После этого он испустил хриплый вздох, как человек, которому нанесли сильный удар под ложечку. Сунув руку в карман пиджака, он выудил оттуда небольшой автоматический пистолет и, снова приложив палец к губам, помахал им в воздухе, чтобы Пим мог как следует его рассмотреть.

— Лицом к стене! — рявкнул он, с трудом поднимаясь на ноги. — Руки на голову, ты, фашистская свинья! Марш!

Мягко положив руку на плечо Пима, он направил его к двери. Пим вышел первым в темный коридор. Двое крепышей в шляпах не обратили на него внимания.

— Обыщите его номер! — велел им Аксель. — Найдите все, что можно, но ничего не забирайте с собой! Обратите внимание на пишущую машинку, его ботинки и подкладку чемодана. Не уходите из его номера, пока не получите приказа от меня лично. Спускайся по лестнице медленно, — сказал он Пиму, подталкивая его в спину пистолетом.

— Это произвол, — промямлил Пим. — Я требую немедленной встречи с британским консулом.

За стойкой портье сидела женщина и вязала, точно старуха у гильотины. Аксель провел Пима мимо нее к ожидавшей у входа машине. Желтая кошка уселась под ней. Дернув на себя дверцу со стороны пассажира, Аксель кивком велел Пиму сесть туда и, прогнав кошку в сточную канаву, залез следом за Пимом в машину и включил мотор.

— Если ты будешь безоговорочно с нами сотрудничать, ничего с тобой не сделают, — объявил Аксель официальным тоном, указывая на грубо проверченные дырки в приборной доске. — Если же попытаешься бежать, тебя пристрелят.

— Это нелепая и скандальная история, — пробормотал Пим. — Мое правительство будет настаивать на наказании виновных.

Но в голосе его опять-таки не было той уверенности, какая звучала в нем в уютной хижине-бараке в Аргилле, где он и его коллеги практиковались в сопротивлении при допросе.

— За тобой следили с того момента, как ты сюда прибыл, — громко произнес Аксель. — За всеми твоими передвижениями и контактами наблюдали защитники народа. У тебя нет альтернативы: ты должен немедленно сознаться во всех своих преступлениях.

— Свободный мир расценит эту бессмысленную акцию как последнее доказательство жестокости существующего в Чехословакии режима, — заявил Пим с возрастающим нажимом.

Аксель одобрительно кивнул.

Улицы были пусты, старые дома — тоже. Они въехали в некогда богатый пригород, застроенный патрицианскими виллами. Зеленые изгороди скрывали окна нижних этажей. Чугунные ворота, в которые мог бы въехать дилижанс, заросли плющом и были обвиты колючей проволокой.

— Выходи, — приказал Аксель.

Вечер был прекрасен. Полная луна заливала все белым, неземным светом. Глядя, как Аксель запирает машину, Пим чувствовал запах сена, слышал стрекотанье насекомых. Аксель повел его по узкой дорожке между двух садов, пока справа в тисовой изгороди не появилось просвета.